Рассказы бабушки Тани о былом

Гончаренко Валентина

Хата оживленно загудела, раздались насмешливые выкрики.

— Чего рыгочете? А ну выходи, кто смелый, и скажи, имел ли Васыль хоть одну свою копейку, чтоб сам мог потратить, как хотел?…Вот, не имел! Он батрачил, как и я! Вороги убили старика, пограбили и пожгли его добро, нам ничего не досталось из старикова богатства…Голяком басмачи оставили, хоть по миру иди…Спасибо, Павло выручил, мы с ним доси не рассчитались…Какая копейка завелась, складываем — и за долг, а сами сидим без грошика! И нас кулачить? В таком разе кулачьте и Вихровых, у них тоже корова с конем и хата. Вихровых записали в колхоз и нас записывайте! Мы не хуже других!

И несколько раз пристукнула кулаком по столу. Кто-то крикнул с места:

— А столярка чья? Тоже отцова?

— Нет,

столярка наша, А как нам быть? После пожару ни стола, ни завалящей табуретки… Вот и пришлось самим мастерить, а если кому рамы сделали или там пару скамеек, так на этом не разжиреешь… Да и долг отдавать надо. Колхозу столяр нужен? Ох, как нужен! Вот Васыль и будет столярничать для всего колхозу. Лучше его нет мастера во всей волости. Так что не кобеньтесь и руки задирайте по совести!

Снова засмеялись, но уже в похвалу. Пошумели и приняли Маланью с семьей в колхоз. Коня и корову отвели на общий двор, столярка тоже стала колхозной, а Васыль теперь работал за трудодни.

Маланью назначили бригадиром полеводческой бригады. Потребовался учетчик, грамотный человек. В бригаде не оказалось никого, кто окончил бы хоть начальную школу. Маланья умела сносно читать и писать, да наша мама, которую старшая дочь научила в порядке ликбеза немудрящей грамоте. Маму и выбрали учетчицей.

Под колхозную контору заняли дом высланного богатея, в его сараи поставили коней, а двор запрудили брички. По утрам полеводческая бригада на бричках со смехом и песнями катила по грунтовой дороге к полям, раскинувшимся вокруг поселка у подножия гор. На работу едут — поют, с работы возвращаются — снова поют, а мы, услышав песню, стремглав мчимся на дорогу встречать маму. Отец не вступил в колхоз, хотя кузница стала колхозной собственностью, он работал по договору как вольнонаемный кузнец. Участник двух революций, он называл колхозы вражеской выдумкой, винил Сталина, говорил, что Ленин такого не допустил бы. Золотые руки и прежние революционные заслуги сберегли его от расправы, а может, потому он уцелел, что в нашей волости не было евреев, беспощадных борцов за идею, ни одного.

Новая жизнь пришлась по душе Маланье. Она привычно продолжала чертоломить, но теперь не на себя лично, а для общего достатка. В работу ушла с головой, ни минуты свободной: то торопятся побыстрее справиться с севом, а там жатва и обмолот, и опять торопятся первыми выполнить главную заповедь — рассчитаться с государством по всем поставкам. Длинный обоз из пароконных бричек, груженных мешками с зерном, под красными знаменами и транспарантами, с гармошкой на первом возу торжественно отправляется на ссыпной пункт. Рядом с гармонистом — принаряженная Маланья. Собрание, похвала райкома и какая-нибудь поощрительная премия — самовар или отрез на платье.

Горячая радость билась в сердце Маланьи, когда первый трактор, первый в колхозе и в ее жизни, натужно гудя, проложил первую борозду, вызвав ликующие крики восхищенных колхозников. Какая глубина вспашки, какая ширина захвата! А трактор был слабенький, капризный, «Фордзон», кажется, но первый, с первым трактористом за рулем! Ему были так рады, что украсили механического трудягу цветами и красными лентами. Праздник!

Первую грузовую полуторку отметили праздничным гуляньем. Колхоз получил ее в награду как победитель в социалистическом соревновании за высокий урожай зерновых. Маланьина бригада обогнала всех в районе, ей и досталась премия. Машину, как и трактор, убрали цветами и лентами, и вся бригада, подсаживая друг друга, влезла в кузов. Бабы во главе с Маланьей, обнявшись, стали возле кабины, мужики сгрудились позади их. Рядом с шофером уселся председатель колхоза, а парторг стоял с мужиками. С песнями, шутками и прибаутками понеслись к райкому. Забивало дыхание от невиданной скорости. Вел машину немец Шауэр, попавший в плен в Первую мировую и застрявший в России навсегда. Он женился на украинке и какими-то неведомыми путями оказался в нашем поселке. Для нас машина была в диковинку,

а в Германии они работают давно. Шауэр гнал полуторку с ветерком, пыль клубилась позади. Кузов гремел песнями. Запевали Маланья и бывший поп. Церковь закрыли, и отец Андрей стал просто Андреем, вступил в колхоз и работал в бригаде Маланьи учетчиком, вместо моей мамы, которую поставили заведовать колхозным детским садиком. У райкома, как положено, радостный митинг. В его завершение Андрей неожиданно запел «Интернационал». Припев знали все. Знакомые слова гимна, его мужественная мелодия воспринимались в тот момент по- особому, как душевный порыв, как победный вызов будущему. Вторую остановку сделали на колхозном дворе. И здесь речи, поздравления и «Интернационал» по просьбе председателя колхоза. С раскрасневшимся лицом Маланья счастливо улыбалась и, стесняясь, не решалась сама что-то сказать в ответ на искреннюю похвалу. Вечером, справившись с домашними делами, все снова собрались и на украшенной машине отправились на полевой стан. А там все готово к пиру.

Плов в котлах исходил душистым паром, арбузы, дыни, персики, виноград, теплые лепешки, мед, масло и другое изобилие колхозной кладовой. И обязательный чай. Пируйте, заслужили! Мужики втихаря прикладывались, хмелели, но пьяных ни-ни. Это же будет позор для передовиков в социалистическом соревновании! Угостили и Маланью, тоже втихаря. Она осмелела, плясала и пела, будто на свадьбе. И все гуляли, как на свадьбе, никто о заслугах бригадира уже не упоминал. Маланья получила свободу и купалась в ней, отбросив на потом тяжелые бригадирские заботы. Перед рассветом машина развезла победителей по домам спать. Выходной, отдых. Неслыханное дело! Колхозники отдыхают только зимой и то вполглаза, а весной, летом и осенью — никаких выходных, трещит пуп от темна до темна. Выходной получился тоже как премия

Пришли на поля машины, повысились урожаи, но легче не стало, вечная хлеборобская страда не давала минуты роздыху. Дома справлялись с хозяйством подросшие дочки- школьницы, сынок помогал отцу, а Маланья дневала и ночевала в поле. И посыпались благодарности, награды и премии. Медали, два ордена, много «Почетных грамот», породистая телка и поросенок в премию, патефон, электрический самовар и первые в ее жизни ручные часы, мужские, но на ее руке они смотрелись как надо. Надела их на собрании, стоя на сцене, и больше не снимала. Она научилась рассчитывать время по минутам, уверенно сидела в президиуме, научилась произносить короткие речи, не боялась критиковать начальство, в делах бригады прислушивалась к советам агронома, но принимала только те, что не противоречили ее хлеборобскому опыту. Быть в числе лучших вошло в привычку.

Перед самой Великой Отечественной Пундыкам выделили путевку в санаторий на берегу Черного моря. Не понравилось там. Безделье томило. К тому же ни борща с чесноком и салом, ни вареников со сметаной, ни свиной колбасы домашнего копчения, ешь, что подают. А море? Что море! Даже страшно смотреть, столько бесполезной воды! Шумит сердито и вздувает волны выше гор, а дома летом земля горит, каждая капля на вес золота! По-дурному придумано. Да вечно голодные чайки орут как оглашенные. Нет, дома лучше…Летом, может, и у моря хорошо… Так то летом!

Кое-как дотерпели до конца путевки, приехали домой, и рассказывать нечего. Дочкам привезли разные безделушки из ракушек, а сыну — матросскую форму с бескозыркой, которая так и провисела в шкафу. Взрослый парень отказался носить ее. Моряком никогда не будет, и нечего выставляться…

В районе начался смотр художественной самодеятельности. Хор из членов бригады, руководимый Андреем, вышел победителем в районе и съездил в столицу республики, откуда привез награду за третье место и полный мешок впечатлений: жили в гостинице, ванна, душ, вода горячая и холодная, хоть залейся, краны сверкают никелем, кругом чистота, туалет в секции, горничные прибирают в номерах и меняют постельное белье… Ковровые дорожки даже в коридорах, бумажные салфетки в столовой…