Рассказы бабушки Тани о былом

Гончаренко Валентина

Каждый праздник старый Пундык отличал Маланью каким-нибудь подарком: то обласкает колечком с камешком, то сережками, то полушалком с диковинными цветами, а то и вовсе поразит коробкой шоколадных конфет с бантом на крышке с заграничной картинкой. В лихую годину эти «подарунки» крепко помогли молодым Пундыкам.

Стоя в церкви, Маланья затмевала баб дорогими нарядами и адресованной всем праздничной доброжелательностью, исходившей от всей ее рослой фигуры… Пундыки краснели от гордости, ловя ненароком откровенно завистливые взгляды женщин и сожалеющие ухмылки подвыпивших мужиков.

Неожиданно умерла старая Пундычиха. Потеряв мать, Васыль горько запил, лавка несколько

дней кряду стояла запертой. Старику хоть разорвись, прикрикнул на сына, подсчитав потери и убытки, Васыль отмахнулся. Пришлось Маланье становиться к прилавку. Маланьину долю работы по хозяйству приняла ее младшая сестра, недавно вышедшая замуж. Она привела во двор Пундыков нового работника, бывшего красноармейца, всю Гражданскую сражавшегося с беляками. Так что в хозяйстве переход Маланьи прошел незаметно, а вот в лавку народ повалил. С утра и до самого вечера там не смолкал людской гомон, так и сыпались вольные прибаутки под веселый смех. Прихватив с собой бутылку, Васыль поднимался на горище (чердак) и днями валялся там, мало обращая внимания на происходившее во дворе. Как-то проспавшись, вдруг понял, что мужичье нашествие вызвано Маланьей. Хмель вон из головы. Резво свалился по лестнице вниз, растолкал мужиков — и в лавку. Маланья наливала керосин в самодельный бидон и что-то веселое говорила покупателю. Васыль, расплескивая керосин, вырвал лейку из рук Маланьи и истошно заорал:

— Сука! Так-так-растак-перета! Курва!

— Чого тоби? — Маланья подняла на мужа недоуменные глаза. — Чи ты сказывся?!

Васыль схватил с прилавка какую-то железяку и с матюками попер на покупателей. Хохоча, с притворной трусливостью мужики вывалились наружу. Васыль швырнул железяку им вслед и захлопнул дверь. Обернулся к жене и хотел садануть кулаком ей в плечо. Маланья отступила. Окно тотчас же облепили любопытные рожи. Маланья шагнула к мужу, подставила левое плечо и прошипела, злобно сузив глаза:

— Отут ще ны быв! (не бил!)

Васыль ткнул кулаком не очень сильно, Маланья устояла и подставила правое плечо. На этот раз Васыль ткнул со злостью. Маланья покачнулась и вдруг, повернувшись рывком, наклонилась и хлопнула руками по крепком у заду:

— Отут ще ны быв!

Васыль взвыл и, не переставая материться, замолотил кулаками по упругим телесам. И коленом себе помогал, стараясь побольнее садануть снизу. Маланья вертела задом и довела его до исступления, до черноты в глазах и в этот момент стремительно выпрямилась, мощным движением локтей швырнула мужа наземь. Он грохнулся затылком о грязный пол и заерзал руками и ногами, пытаясь мгновенно вскочить… За окном обидно заржали.

С растрепанными волосами, разъяренной фурией, Маланья пронеслась мимо восхищенных мужиков и влетела в хату. Гром одобрительного хохота проводил ее. Через секунду расхристанный Васыль, с приставшими к рубахе и штанам соломинками и подсолнечной шелухой, вышвырнулся из лавки, обложив задыхавшихся свидетелей четырехэтажным матом, взвился по лестнице к себе на горище.

Воздух вздрогнул от нового взрыва зычного хохота. Лошади, стоявшие у коновязи, насторожили уши, а мужики повалились на землю и задрыгали ногами:

— Ой ны можу! Ой, рятуйте, люды добри, бо сдохну!

Потеха развеселила весь поселок. Редкий перекур обходился, без представления, когда очередной шутник, становясь раком, начинал вопить на потеху товарищам: «Отут ще ны быв!» — и вертеть задом, тыкая кулаком в непотребные места. Зрители с наслаждением гоготали, вытирая покрасневшие глаза.

После такой встряски Васыль очнулся, запой как рукой сняло, теперь и он пропадал в лавке дотемна.

Деловит, не улыбнется. Гасил суровостью возможные мужичьи подначки. После смерти бабушки дети тоже целый день вертелись возле лавки или у отца под навесом, где стоял верстак.

По рассказам мамы, Пундыки, самые состоятельные из наших знакомых, мало тревожились по поводу надвигавшейся коллективизации и опасности быть ликвидированными как класс с потерей всего нажитого. По домам пошли агитаторы уговаривать людей вступать в колхоз, а в горах, по слухам, появились басмачи, пробиравшиеся в Среднюю Азию из соседнего Афганистана. Васыль, по совету старого Пундыка, вырыл в густом вишеннике вместительную ямку, туда опустили железный бочонок, запаянный моим отцом, зарыли его, а сверху прикрыли дерном. Маланьины серьги, колечки, ожерелья, дорогие полушалки, свадебные наряды и другие ценные вещи нашли новое пристанище и стали дожидаться своего часа.

Полыхнула весть — басмачи вырезали два русских поселка на речке под горами, никто не уцелел. Дома сожгли, скотину угнали, свиней постреляли и бросили. В поселке организовали отряд самообороны, командиром которого стал бывший боец Красной Армии, муж младшей сестры Маланьи. Он советовал Пундыкам временно поселиться в волости, где мужики несут круглосуточное дежурство и басмачам подготовлен вооруженный отпор, но старик, жалея добро, решил остаться на месте. Бог даст, и эта напасть пройдет стороной, хотя угроза погибнуть первыми была весьма реальной. Усадьба Пундыков стояла на отшибе от села, у самого жерла ущелья, ведущего глубоко в горы.

На всякий случай заранее подготовили схрон в дальнем углу сада, в непролазных зарослях дикой ежевики. Васыль сколотил остов вроде каркаса для крохотной избушки, высотой, позволяющей взрослому человеку что-то делать, сидя на полу. Установили каркас, покрыли его кошмами, поверх них вилами уложили ежевичные плети так, что со стороны сооружение напоминало небольшой бугорок, каких рядом было несколько. Пол схрона покрыли другой кошмой — и колючек не будет, и змеи не заползут. Васыль предусмотрительно принес несколько досок, по которым можно пройти в убежище, а потом втянуть их за собой, ежевичная поросль при этом сохранится и естественный вид полянки не нарушится. По доскам Маланья внесла в схрон одеяла, подушки, самую необходимую посуду, корзины с продуктами, несколько баклаг с водой, смену одежды и помойное ведро вместо унитаза для детей. Можно какое-то время продержаться. И стали ждать.

Старик не покидал двора, Покупателей почти не было, а те, кто приходил, старались побыстрее покинуть опасное место. Детям приказали играть в глубине сада и не появляться возле лавки. Обедали тоже в саду.

Время шло, постепенно все поуспокоились и бдительность поослабла.

Как-то под вечер, когда скот уже пригнали, только лошади остались в ночном, старик первым увидел, как из ущелья не спеша выехала полусотня всадников. Басмачи! Старик строго приказал всем укрыться. Семья пробралась в убежище, втянули доски, лаз тщательно спрятали под свисающими стеблями ежевики, легли на одеяла, примолкли, тревожно прислушиваясь к тому, что происходило во дворе, где старик остался встретить незваных гостей. Сад большой, далековато до лавки, но сев у лаза, можно многое уловить, если хорошо прислушаться. Гости приветствуют старика, он ответил по местному обычаю. Смех и веселые голоса прибывших… Вроде все благополучно, только собаки рвутся с цепей и рычат до хрипоты. Несколько выстрелов, и лай прекратился. Вдруг топот выгоняемой из хлевов скотины….стариковский вскрик… снова выстрелы и предсмертное поросячье верещание…