Рассказы и повести
Шрифт:
Если тетя Клава влюблялась, обязательно не в того, хотя "тот" мог стоять рядом. Если болела - обязательно с осложнениями. Если стояла за чем-нибудь в очереди, то это "что-то" кончалось прямо перед ней. И если бы когданибудь реваншисты развязали атомную войну и скинули на город атомную бомбу, то эта бомба попала бы прямо в макушку тети Клавы.
В автобус вбежали парень и девушка и стали подле тети Клавы. Этим было все равно, есть места или нет. Парень тут же взгромоздил правую руку на плечо девушки, и его острый локоть нацелился прямо в ухо тети Клавы. Такая бесцеремонность неприятно волновала. Было напряженное ожидание,
Автобус свернул и чуть накренился, и молодой человек тоже накренился вместе с автобусом, и его локоть плавно лег на голову тети Клавы.
– Нельзя ли поосторожнее?
– с готовностью, будто только этого и ждала, спросила тетя Клава.
Парень мельком посмотрел на нее, сказал "извините" и отодвинулся. Девушка тоже мельком посмотрела на тетю Клаву, и в ее быстром доброжелательном взгляде можно было уловить: "Неужели не скучно быть такой толстой и носить такую шляпу?"
Тетя Клава пришла домой, вытащила цыпленка из сумки. Его лапы были перевязаны красной сатиновой тряпочкой.
Она развязала узел, размотала тряпку и поставила цыпленка на ноги. Он свалился на бок. Тетя Клава снова поставила его, но он снова лег, безучастно смотрел над собой круглым оранжевым глазом.
Тетя Клава постояла над цыпленком и пошла звонить подруге Зинаиде. Зинаида тоже была почтовичка, сидела на коммунальных услугах.
У нее в жизни были две противоположные страсти: любовь и ненависть. Любовь к дочери и ненависть к зятю. Когда зять ходил по квартире, Зинаида тихо плакала от безысходной, изнуряющей ее ненависти. Это чувство постоянно жило в ней и кричало живыми голосами. Они пытались было разъехаться и даже разменяли свою квартиру на две комнаты в разных районах. Но, потеряв возможность ненавидеть зятя, Зинаида ощутила в душе опустошение, дыру, как след от прошедшей навылет пули. Жить с этой дырой она не могла, и снова переехала к дочери, и продолжала любить и ненавидеть уже на меньшей площади.
– Зин, ты?
– спросила тетя Клава, заслышав знакомый голос.
– Сыр без хлеба жрет!
– заорала Зинаида.
– Я ему говорю: "Вы чего ж хлеба-то не берете?" А он: "Не хочу поправляться". Это, знаешь, и дурак будет все хорошее без хлеба жрать!
– Да...
– формально посочувствовала тетя Клава - Слушай, я на базаре куренка купила, а он больной...
– По чем брала?
– Рубль.
– Конечно, больной, - сказала Зинаида.
Видимо, ход ее мыслей был таков: цыпленок - это маленькая курица, которая скоро вырастет и будет стоить много дороже, и человеку нет смысла отдавать за рубль то, что стоить пять... Больной же цыпленок не стоит ничего, и вполне резонно получить рубль за то, что вообще не имеет цены.
– Они небось дуру по всему базару искали, - добавила Зинаида.
Тетя Клава вспомнила хмурую бабу в ватнике. Она, возможно, простояла с утра целый день, пока дождалась единственную во всем городе дуру, и в тети Клавину чашу терпения упала еще одна тугая капля.
– А разве куры болеют?
– на всякий случай усомнилась тетя Клава.
– А как же? У них и печень бывает увеличена.
– А лекарства им дают?
– Какие курам лекарства? Под нож и в суп. Ты только не вздумай варить, - предупредила Зинаида.
– Черт с ним, с рублем...
– А куда я его дену?
–
– Так он же живой.
Женщины замолчали, потом Зинаида сказала:
– Вчера вышел из ванной, сел в кресло, начал ногти на ногах стричь. Так ногти, веришь, по всей комнате летят и в ковре застревают. А кто будет выковыривать? Я ему говорю: "Вы бы газетку подстелили..."
– Я пойду, - задумчиво сказала тетя Клава.
– Меня ждут...
Цыпленок лежал, покорный судьбе, полуприкрыв глаза прозрачной пленкой.
Тетя Клава достала с полки трехлитровую банку с рисом, отсыпала немножко в горсть, приподняла голову цыпленка и осторожно утопила ее в своей ладошке. Ощутила остро-тупой клюв, легкую тяжесть головы, услышала чуть проступающее тепло длинной вялой шеи.
Цыпленок оставался безучастным, даже не приоткрыл глаз.
"Не жрет", - констатировала тетя Клава, и на ее душу опустилась печаль, и ей самой, как цыпленку, захотелось прилечь и прикрыть глаза.
Тетя Клава посмотрела за окно. Там гуляли старухи с детьми. Погода была промозглая. Старухи стояли спиной к ветру, втянув головы в плечи, неподвижные, как пингвины, а дети носились и вопили, распираемые радостью жизни, и было похоже, что у старух одна погода, а у детей другая. Дети расположены ближе к земле, и там другой климат.
Тетя Клава перевела глаза на скорбный профиль цыпленка и вспомнила, что куры любят дождевых червей.
Она взяла с плиты пустую консервную банку, в которую бросала обгоревшие спички, нашла алюминиевую ложку, надела куртку и пошла на улицу.
На улице тетя Клава немножко постояла с бабками, деля их беседу, потом, как бы между прочим, отделилась от общества, завернула за угол дома и, оглядевшись по сторонам, достала из-под куртки ложку и банку.
Тетя Клава для устойчивости поставила ноги на ширину плеч, наклонилась, крякнув, и стала энергично скрести ложкой землю. Земля была жесткая, спрессованная холодом, корнями не пробудившейся еще травы.
Через минуту у тети Клавы перед глазами поплыли геометрические фигуры, она была не приспособлена стоять долго вниз головой.
Тетя Клава распрямилась и сквозь мерцающие фигуры увидела реальную восьмилетнюю Ленку Звонареву.
– Субботник?
– спросила Ленка, кивнув на свежевырытую лунку в земле.
– Червей копаю, - оробело отозвалась тетя Клава.
– Рыб кормить?
Тетя Клава промолчала, не хотела приоткрывать Ленке свою душу.
– А мы рыбам готовый корм покупаем, - похвастала Ленка.
– В зоомагазине.
До закрытия зоомагазина оставалось меньше часа, поэтому тетя Клава ринулась туда на такси.
Что-то заклинило в системе постоянного невезения, отказал какой-то клапан, и тете Клаве беспрерывно счастливо везло в этот вечер: и магазин оказался открыт, и корм не кончился перед самым носом, и машина летела над асфальтом, как самолет, и шофер сидел не отчужденный усталостью от малых тети Клавиных забот, а был мудрый и доброжелательный, как сообщник.
Правда, вся эта экскурсия в оба конца обошлась тете Клаве во столько же, сколько стоит здоровая взрослая курица. Но тетя Клава не вспомнила об этом. Она летела над асфальтом, заботливо придерживая на коленях два пакета: в одном копошились мелкие розовые гады, а в другом лежал какой-то прах, похожий на сухих расчлененных мух.