Рассказы и повести

Токарева Виктория

Прошла неделя. Цыпленок выздоровел и бегал по квартире, царапая паркет своими загнутыми когтями.

Тетя Клава вымыла его в ванной с польским шампунем без слез со смешным детским названием "миракулюм".

Зинаида предупредила запоздало, что кур купать нельзя, они от этого дохнут.

Тетя Клава не спала всю ночь, то и дело поднимая с подушки голову, вглядываясь в угол, где комочком сгустившейся темноты дремал цыпленок. Он сидел, уткнув голову в грудку, цепко облокотив спинку стула. Это был насест.

Утром стало очевидно, что цыпленок от купанья

не сдох, а стал очень красивый. Его перья сверкали белизной, лапы были нежно-желтые, а красный гребень пламенел над оранжевым глазом, у которого было какое-то неблагодарное склочное выражение.

У петуха появились свои привычки, продиктованные, видимо, куриным инстинктом, потому что научить этому тетя Клава его никак не могла. В четыре часа утра он кукарекал, возвещая новый день. Кукарекал не браво, а ржавым скрипучим сигналом, но и этого было достаточно, чтобы тетя Клава просыпалась, а потом лежала в бессоннице, глядя, как на полу вытягивается тень от рамы.

Она боялась, как бы петух не побеспокоил соседей за стеной, и стала надевать ему на клюв резиночку от аптечного пузырька, и снимала только во время еды.

Форточку тетя Клава не открывала, боялась, что цыпленок улетит, как журавль, в небо либо выберется на балкон и там его поймает соседская кошка Люся. Люся свободно разгуливала по балкону, а иногда вставала на задние лапы и, уткнувшись мордой в балконную дверь, разглядывала мебель своими прекрасными грешными глазами.

По вечерам тетя Клава с петухом усаживались перед телевизором и смотрели все передачи подряд с таким вниманием, будто им надо было отзыв в газету писать.

Тетя Клава сидела в кресле, а петух лежал у нее на коленях и, вытянув шею, смотрел на экран. Наверное, его гипнотизировали движущиеся серо-белые пятна.

Больше всего они любили смотреть фигурное катание на первенство Европы. Иногда телевизионный оператор переводил свою камеру на зрителей, и тогда были видны болельщики: веселые старики в значках, тщательно причесанные старухи, изысканно-патлатые красавицы...

Как всегда, звонила Зинаида, выводила пасти свою тоску.

– А мой вчера знаешь когда домой явился?
– зловеще спросила Зинаида.

– Пока маленький, ничего...
– обеспокоенно ответила тетя Клава.
– А вырастет, боюсь - затоскует...

– Кто?
– не поняла Зинаида.

– Петух.

– Да пошла ты к черту со своим петухом!

– А ты со своим зятем, - ответила тетя Клава и положила трубку.

Жизнь текла размеренно, уютно-скучно. Случались плохие настроения, которые чередовались с хорошими без видимых причин, а просто для баланса психики организма.

На работе, в четыреста восемьдесят третьем отделении, тетя Клава вдруг отказалась распространять лотерейные билеты.

Заведующий отделением Корягин воспринял новое поведение тети Клавы как признаки усталости. Он вызвал ее в кабинет и предложил бесплатную путевку в санаторий в Ялту.

Хорошо было бы догнать лето, постоять у самого синего моря, поглядеть на белые корабли, на волосатые пальмы. Хорошо было бы отгулять весной,

чтобы дать возможность товарищам пойти в отпуск летом.

– Я не могу, - отказалась тетя Клава, глядя в надежные глаза Корягина.

– Почему?

– У меня дома некормленный...
– тетя Клава хотела сказать "цыпленок", но не сказала. Корягин мог подумать, что она занялась натуральным хозяйством и из жадности разводит кур.

– Кто некормленный?
– обидно удивился Корягин.

– Петя...

– А он что, сам не может разогреть?..

Тетя Клава промолчала.

– Он моложе вас?
– догадался Корягин.

Тетя Клава задумалась: у кур другой век, а значит, и другой расчет возраста.

– Не знаю, - сказала она.
– Может, моложе, а может, ровесники.

Тетя Клава вернулась в отдел.

Зинаида сидела на телефоне, игнорируя очередь, скопившуюся у ее окошка. Ее зятя увезли в больницу с язвой желудка. Врачи утверждают, что язва образуется исключительно на нервной почве. Зинаида подозревала, что эту почву она вспахала собственными руками, и теперь ее мучили угрызения совести. Она каждые полчаса звонила домой и спрашивала: "Ну, как наш папочка?"

Мимо окон пестрым табором прошли студенты-японцы в красивых курточках, похожие на елочные игрушки из вечного детства. Прошли светловолосые девушки, похожие на русских. А возможно, и русские...

Как-то вечером раздался телефонный звонок. Тетя Клава была уверена, что это Зинаида со своим зятем, но звонил друг молодости по имени Эдик. Вообще-то он был Индустрий, но это имя оказалось очень громоздким, непрактичным для каждого дня.

В трубке шуршало и потрескивало, голос доносился откуда-то издалека, и тете Клаве казалось, что Эдик звонит с того света, его голос пробивается сквозь миры.

– Ты что делаешь?
– кричал Эдик так, будто они расстались только вчера, а не тридцать четыре года назад.

– Я?
– удивилась тетя Клава...
– Телевизор смотрю.

– Приезжай ко мне в гостиницу "Юность", - пригласил Эдик.

Тетя Клава представила себя, как пойдет по гостинице в своем немодном бостоновом пальто, а дежурная по этажу спросит: "Вы к кому?"

– Лучше приезжайте ко мне, - пригласила тетя Клава.

Первый раз она увидела Эдика перед войной, на физкультурном параде. Эдик бегал с рупором и командовал физкультурниками, а они его слушались. Он был одет в белую рубашку, белые брюки и белую кепку, - весь белый, вездесущий, овеянный обаянием власти.

Тетя Клава увидела его, обомлела и уже не могла разомлеть обратно. Она целый год бегала за Эдиком, а он от нее с тою же скоростью, и расстояние между ними не сокращалось ни на сантиметр. И даже когда он обнимал ее и каждая клеточка пела от близости, тетя Клава все равно слышала эту дистанцию.

А в один прекрасный день Эдик сильно вырвался вперед и исчез. Тетя Клава осталась без него с таким чувством, будто у нее холодная пуля в животе: ни дыхнуть, ни согнуться, ни разогнуться. Потом пуля как-то рассосалась, можно было жить дальше.