Рассказы и повести

Безуглов Анатолий Алексеевич

– Боже мой, какое горе в семье! – сокрушался Виталий Васильевич.– Поверьте, мне бы не хотелось, чтобы оно еще усугубилось несправедливыми обвинениями против этой несчастной женщины… Ни в коем случае! Не кроется ли тут общепринятая ошибка?

– Простите,– заметил Оболенцев,– подозрения по поводу Степной высказали первый вы…

– Стереотипность мышления,– виновато улыбнулся Карцев и добавил: – Однако я привел только факты. Можем поднять мое заявление, мои показания… Только факты, и ничего, кроме фактов!

– Я помню их очень хорошо,–

сказал Оболенцев.– Попробуйте лучше, Виталий Васильевич, вспомнить, не был ли у вас, помимо Земфиры Степной, кто-нибудь в квартире двадцать четвертого мая, когда вы в последний раз видели колье, и двадцать пятого?

– Никого не было,– твердо произнес потерпевший.– Я это уже говорил неоднократно.

– Подумайте,– настаивал следователь.– Может быть, вы заметили что-нибудь необычное? В обстановке, в расстановке вещей?

Карцев некоторое время сидел молча, задумчиво глядя в пол перед собой.

– Знаете, Геннадий Андреевич,– начал он,– может, мне показалось…– Карцев замолчал.

– Ну говорите,– нетерпеливо произнес следователь.– Говорите же!

– Как будто замок в двери стал пошаливать… Да-да, раньше работал как часы, а теперь заедает… Иной раз промучаешься несколько минут, прежде чем отопрешь.

– Вы хотите сказать…

– Не пользовался ли кто отмычкой? – высказал предположение Карцев.– И повредили…

– Почему вы раньше ничего не говорили об этом?– строго спросил следователь.

– Не придал значения,– виновато пожал плечами Виталий Васильевич.– А возможно, оказался в плену первоначального предположения… У следователей ведь тоже такое случается.

Оболенцев записал в блокнот: «Исследовать замок». А сам подумал: «Лучше поздно, чем никогда».

Он еще и еще раз просил Карцева припомнить, знал ли кто-нибудь из знакомых о существовании колье. Виталий Васильевич отвечал на этот вопрос отрицательно. Впрочем, не очень уверенно.

Заканчивая допрос, Оболенцев поинтересовался здоровьем матери Виталия Васильевича.

– Произошло чудо! – чуть ли не со слезами на глазах ответил Карцев.– Даже врачи не верят… Но мама, кажется, выкарабкалась. Уже говорит. Ее даже потихонечку водят по палате!

– Рад за нее и за вас,– искренне произнес Оболенцев.– Наверное, нам придется побеспокоить ее…

– Это уж вы спрашивайте разрешение врачей,– сказал Карцев.– Я понимаю, что для следствия очень важны ее показания… Но можно ли пока скрыть от мамы сам факт хищения? Поймите, человек только что стоял у края могилы…– Виталий Васильевич с мольбой посмотрел на Оболенцева.

– Это я вам обещаю,– кивнул Геннадий Андреевич.

– Вы не можете себе представить, как я благодарен вам! – прочувствованно сказал Карцев.

Анна Викентьевна Карцева возлежала на высоко поднятой подушке. Это была глубокая старуха с пергаментным лицом и редким седым пухом на голове, сквозь который просвечивала желтоватая, в старческих пятнах кожа. Но в манере говорить, жестах (она двигала только

правой рукой, левая безжизненно лежала поверх одеяла) все еще чувствовалась какая-то стать.

Что удивило Оболенцева – на пальцах Карцевой сверкали кольца (о них упоминал Виталий Васильевич), а с шеи на грудь, на больничный халат, спускалась нитка жемчуга.

Врач, присутствующий при допросе, предупредил следователя, что разрешает беседовать с больной буквально несколько минут. И просил не говорить ничего такого, что могло бы взволновать его пациентку.

Оболенцев начал с того, что сказал Анне Викентьевне комплимент: как она хорошо выглядит, значит, дело идет на поправку.

– Дай-то бог,– улыбнулась старушка.

– Даст, даст,– кивнул следователь.– И держитесь вы молодцом… Вот, я вижу, даже все свои лучшие украшения надели…

– Это разве лучшие,– вздохнула Карцева.– Лучшие давно проданы. Во время войны и после…

– Не скромничайте, Анна Викентьевна,– улыбнулся Оболенцев.– Жемчуг хорош…

– Да, очень хорош,– согласилась старушка.– Я снимаю его только на ночь… Вы знаете, это ведь живое существо.– Она благоговейно поднесла руку к бусам и стала нежно перебирать их пальцами.– Чтобы поддержать в нем жизнь, надо его носить. Ибо жемчуг может умереть… На средневековом Востоке считалось, что между собой соперничают лишь рубин, изумруд и жемчуг… Им нет равных среди других драгоценных камней…

Карцева говорила вполне здраво, и это обнадеживало следователя. Однако, помня о лимите, установленном врачом, он мягко перебил больную:

– У вас есть еще, я слышал, дорогое, очень красивое колье…

– Это вы о «Гришкином» колье? – переспросила старушка.– Оно дома.

– Почему «Гришкино»?– в свою очередь спросил Оболенцев.

– Так его называют в нашей семье,– пояснила Карцева.– Оно связано с именем Григория Ефимовича Распутина… Надеюсь, слышали о таком?– Она вздохнула и добавила:– Недоброй памяти… Мои батюшка и матушка не любили Распутина… Вы, конечно, читали, что это был за человек?

– Выдавал себя за святого,– кивнул Оболенцев.– Имел сильное влияние на последнего царя, Николая Второго, и его жену… Был убит незадолго до революции.

– Совершенно верно,– с удовлетворением произнесла Анна Викентьевна.– Да, это была знаменитая личность… А колье, о котором вы говорили, я не ношу. И никогда не носила… Это ведь национальная реликвия. Достояние народа.

– Как оно попало к вам?– спросил Оболенцев, заинтересовавшись словами Карцевой.

– Печальная история… Мой дядюшка Карл Иванович, барон фон Валленшток, подарил это колье своей супруге… Следует отметить, что тетя Анастази была необыкновенно красива! В Санкт-Петербурге мало нашлось бы таких красавиц! Да что в Петербурге! Тетя Анастази блистала в Париже!… Она всегда носила туалеты фиолетовых тонов… Богиня! Сошедшая с небес богиня… Так и помню ее – в черном лакированном экипаже с пурпурной обивкой внутри, шестерка вороных цугом…