Рассказы Иванова-Петрова

Иванов-Петров Александр

Так было всегда, дважды в год, пока была там биостанция и пока привозили туда студентов. Потом старый директор умер, потом наступила перестройка, потом перестали привозить студентов, а потом и поддерживать биостанцию. Кораблик сгнил, но пирс стоит. Однако под ним уже не живет тот краб: объедки из студенческой столовой, ранее падавшие рядом с пирсом и служившие хорошей платой за беспокойство, исчезли, и крабу пришлось применить социальную мобильность и искать другого кормного места. К этому он тоже отнесся спокойно: конкуренция, поиски кормных мест и адаптивное вымирание в случае ненахождения такового диким беспозвоночным очень даже знакомы.

У них вот уже чуть не три миллиарда лет сплошные конкуренция и рынок…

2004

Мобила сдохла

Беседую с девушкой, то и сё. Она говорит, что уже два дня ее преследует мысль о трехстах спартанцах, что-то она их все время вспоминает. Хорошо.

Далее я узнаю, что – ка-ак они стояли, сражались… с этими… с турками.

Я машинально, не успев понять, поправляю – с персами.

Она говорит: да без разницы, в общем – с мусульманами.

Пока я перевариваю это сообщение и пытаюсь вылечить картину мира, девушка задумчиво продолжает сопереживать спартанцам.

А откуда он бежал-то? – спрашивает. – Там ведь кто-то бежал…

Я бормочу, что – кажется, из Марафона в Афины, если ничего не путаю.

Она жалостливо вздыхает. Я готовлюсь сообщить дистанцию – мол, сорок километров, марафонская, сообщить о победе, но на взлете сбит ее замечанием:

– А что, позвонить было нельзя?.. А, да. Давно было.

И вот я не могу удержаться и говорю: Мобила сдохла.

2013

Логика в житейских ситуациях («Биофаковски ребята»)

Логика – вещь очень важная. Обычно считается, что она способствует научным рассуждениям и помогает победить оппонента в споре. Мне же представляется, что эти ее функции побочны, главное же в логике – то, что она чрезвычайно облегчает своему владельцу жизнь. Самые трудные ситуации удается разрешить тому, кто владеет ее приемами.

Сам я в такой степени приемами логики не владею, но не раз наблюдал ее животворное действие. Вот как раз вспомнился отличный пример.

Были мы тогда на Беломорской биостанции и при этом на первом курсе. Жизнь была очень насыщенной – дни были заняты учебными предметами, а ночи – всевозможными походами, кострами и потреблением спиртного. В этот плотный график необходимо было включить общение с лицами противоположного пола, а еще – ну, мы же будущие ученые – проведение собственных научных изысканий. Короче, очень плотное было время.

Один из моих сокурсников вел в это время интенсивные научные исследования – изучал какое-то там распределение мышевидных грызунов в окрестностях биостанции. Для этого ему приходилось ставить линии давилок (таких особых ловушек), а затем обходить давилки и смотреть, чего же ему попалось. Линий было несколько, давилки исчислялись десятками, так что эта работа занимала довольно много времени.

И вот, после очередного напряженного дня, он обратился к товарищам по общежитию с просьбой. Я, говорит, уже вторую ночь просыпаю, а мне надо в три часа вставать и ставить давилки. Сплю я очень крепко, будильника не слышу – вот такая досада. И попросил более чутких товарищей разбудить его в три часа. Он довольно подробно описал алгоритм своего побуждения: я, говорит, буду драться, сопротивляться, ругаться – не обращайте внимания. Будите жестко, надо меня обязательно поднять, а то я не поставлю давилки, рухнет запланированная работа… Ему клятвенно обещали.

Ночью, около трех часов, в общежитии наблюдалась общественная побудка. Скачала начали очень громко

трезвонить будильники – как самого исследователя, так и тех четырех человек, которые решили ему помочь и тоже поставили себе будильники. Все четверо встали, исследователь продолжал мирно спать, подтверждая свои слова о том, что такие пустяки, как слитный звон, не способны ему помешать. Четверо помощников исследователя натянули на себя треники и, ежась от ночного холода, начали будить своего героя.

Он был абсолютно честен и исполнял свои обещания по полной программе: дрался, ругался, сопротивлялся и засыпал в любой приданной ему позе. Шумная возня разбудила всех в комнате, и человек двадцать с интересом наблюдали за событиями, подбадривая отчаивающихся помощников и подавая им идеи. Исследователь был полит водой (жуткая ругань и тяжелые удары вслепую), посажен (удары ногами, пострадавшие отползают, смена бригады помощников на свежие силы), у него отнято одеяло (при этом сдвинуты целых четыре кровати – он вцепился в одеяло мертвой хваткой и тащили его вместе с кроватью, сметая остальных).

В конце концов бодрствующая и многочисленная сила победила одинокую спящую натуру. Исследователь сидел, морщась от холода, на залитой водой кровати, у него были открыты глаза и он больше не ругался, вяло повторяя: «Ну хватит, хватит, все уже…». Он потянулся за штанами и держа их в руках, заговорил очень спокойным и рассудительным голосом: «Смотрите, что получается. Если я сейчас пойду ставить давилки, то потом буду сильно хотеть спать. А днем меня преподаватель с занятий не отпустит, даже если я ему скажу, что всю ночь ставил давилки и не выспался. Не отпустит, поскольку я буду отпрашиваться для того, чтобы поспать. Если же я сейчас высплюсь, а преподавателю скажу, что прошу отпустить меня с занятий, чтобы ставить давилки для научной работы – он меня, без сомнения, отпустит. Так будет правильно». С этими словами он натянул на себя мокрое одеяло и улегся в кровать. Ошеломленные его логикой помощники сочли, что он дело говорит и, зализывая боевые ссадины, также отправились на боковую.

Наутро возмущенный исследователь грязно ругал своих незадачливых помощников, которые его не разбудили, сорвав все планы научного исследования. Никаких своих речей ночью он не помнил, не помнил ни процесса побудки, ни воды, ни ударов – ничего. Он мирно спал всю ночь, и его мерзко не разбудили. Часа через два, когда страсти слегка улеглись и исследователь стал способен воспринимать рациональные доводы, ему пересказали, чем он всех взял. Повторили его логичные мысли и сообщили, что по всеобщему мнению человек, говорящий так, с ясным лицом и открытыми глазами, просто не может считаться спящим, иначе вся наша жизнь – сон.

Исследователь выслушал свои ночные аргументы, выругался, сказал, что это не логика, а хрен собачий, что все поддались на провокации его спящего мозга и теперь уже давилки ставить незачем – график их постановки упущен безнадежно.

Я бы назвал это сном разума.

2004

Быстрые и мертвые

Как делается наука, в общем, известно. Хотя… Когда смотришь на самое начало этого процесса, иногда замечаешь новые черты. В этом смысле интересно присмотреться к курсовым работам: вот они, самые первые и неумелые шаги. Легче всего здесь сказать, что они бывают ошибочные, что они нелепые и неловкие… А может быть, архетипические? Может, в студенческих ошибках вскрывается то, что глубоко спрятано во «взрослых» работах?