Рассказы извозчика. Грустные, смешные и сексуальные
Шрифт:
Неожиданно шум прекратился. Я приподнял голову и услышал осторожные шаги в коридоре. Потом все стихло. Вспомнив о предстоящем напряженном рабочем дне, я закрыл глаза и попытался уснуть. Однако вскоре до моего слуха донеслись странные звуки. Я прислушался. Мне показалось, будто кто-то читает молитву. Я ощутил некоторое беспокойство и решил выяснить, в чем дело. Нащупав в темноте тапочки, я вышел в коридор. Сквозь матовое стекло кухонной двери струился свет. Дверь в зал была приоткрыта, и там тоже горела лампа. Подойдя к кухне, я потянул на себя дверную ручку и заглянул внутрь. Славка сидел с закрытыми
Прикрыв дверь, я несколько секунд в недоумении стоял посреди коридора. Затем двинулся в сторону зала, откуда доносилась "молитва". Когда я просунул голову в комнату, то чуть не прищемил ее дверью - столь неожиданным было зрелище, представшее моему взору. Люська сидела на диване совершенно голая. Одна ее рука сжимала трубку телефонного аппарата. Другой Люська медленно поглаживала грудь, своими размерами напоминающую узбекские дыни. Придав, насколько это возможно, нежность своему зычному голосу, Люська шептала в трубку:
– А теперь погладь мою грудь. Не бойся, сожми ее сильнее. Коснись кончиком языка моих сосков. Почувствуй их ласкающую шероховатость...
Осторожно закрыв дверь, я на цыпочках вернулся в детскую. Долго лежал я в кровати, стараясь уснуть. Однако сон никак не желал бороться с моим возбужденным сознанием. Раз за разом память моя воскрешала только что увиденные сцены. Постепенно в голове у меня вызрело твердое решение:
– Как только вернусь домой, уговорю жену поставить параллельный телефонный аппарат.
Получилось!
Прекрасно запомнил я пассажира, рассказавшего мне эту историю. Еще бы! Им оказался мой бывший..., не знаю, как это назвать по-русски. Однокашник - человек, с которым я учился в одном классе. Однокурсник - человек, учившийся со мной на одном курсе института. А как назвать человека, с которым я учился вместе в аспирантуре? Ну, неважно. Помню, сев в машину, он вытаращил на меня удивленные глаза.
– Извините, мы с вами раньше не встречались?
– нерешительно обратился он ко мне.
Я внимательно оглядел моего пассажира. Лицо его показалось мне знакомым. Стали гадать, где мы прежде могли встречаться. Начали со школьных лет и дошли до периода обучения в аспирантуре. И тут выяснилось, что мы оба учились в Москве, в Энергетическом институте. Мы были приписаны к отделам, расположенным в разных концах огромного здания, поэтому встречаться могли лишь в коридорах или столовой.
Стали вспоминать аспирантские годы и, в этой связи, конечно, вспомнили о жилищных мытарствах. Дело в том, что институт не имел собственного общежития. Поэтому иногородним аспирантам приходилось самим искать себе жилье. Чаще всего это были комнаты в московских коммуналках.
– Я за три года пять коммуналок сменил. И все из-за соседей, - пожаловался мой бывший коллега, - то пьяницы попадутся, то воры, то проститутки. Лишь в последней квартире более или менее спокойные соседи оказались. Да и то, пришлось самому порядок наводить.
– Это как?
– полюбопытствовал я.
В ответ мой пассажир поведал
* * *
Случилось это в 1981 году. Шел последний год моего обучения в аспирантуре. Я тогда снимал комнату в трехкомнатной коммуналке на Нахимовском проспекте. Помимо меня, в квартире жили древний старикашка и женщина лет сорока с сыном, который учился тогда, то ли в четвертом, то ли в пятом классе.
Старикашка -нелюдимый молчун отличался очень ценным для коммунальной квартиры качеством: он крайне редко выходил из своей комнаты. В отличие от него, женщина, которую звали Лиза, была до навязчивости общительна. По нескольку раз в день она стучалась ко мне в комнату и обращалась с вопросами, которые своей глупостью ставили меня порой в тупик. Через постоянно открытую дверь своей комнаты Лиза из кухни общалась с сыном, посвящая, тем самым, меня в свои семейные проблемы и отвлекая от занятий.
К нам часто наведывалась Марина, Лизина подруга, которая жила в соседнем подъезде. После ее ухода, Лиза стучалась ко мне и докладывала о последних новостях Марининой жизни. Так я узнал, что Марина недавно вернулась из турпоездки во Францию и привезла оттуда автоматический прибор для удовлетворения женских сексуальных потребностей. Прибор этот, со слов Лизы, крепился к матерчатому поясу, который надевался на бедра женщины. Питание прибор получал от электросети. На матерчатом поясе был укреплен переключатель, регулирующий частоту движения резинового пениса. Сам пенис был съемным, и к устройству прилагался их целый комплект.
– Самый большой там - вот такой!
– взволнованно шептала Лиза, разводя ладони более чем на четверть метра.
Я еще ничего не сказал о Степе, Лизином сыне. Был он неплохим мальчишкой, однако абсолютным бездарем в учебе. Это я могу заявить авторитетно, поскольку несколько раз, по просьбе Лизы, занимался с ним математикой. Степкины занятия всегда проходили по одному сценарию. Мать усаживала сына за письменный стол, раскрывала перед ним учебник, а сама уходила в ванную стирать белье, либо на кухню готовить обед. Через несколько минут она крадучись возвращалась в комнату и заставала сына за каким-либо занятием, никак не связанным с учебой (чаще всего разглядыванием журнальных картинок). Лиза принималась громко браниться, тыча при этом пальцем в Степкин затылок. Вероятно, эти тычки приводили сумбурные мысли мальчишки в некоторый порядок, потому что в течение следующих пяти-шести минут он сосредоточенно вгрызался в научный гранит. Мать возвращалась на кухню, но спустя некоторое время сцена повторялась. Вновь наш дом сотрясался от Лизиного крика, а Степкин затылок - от ее тычков.
Не знаю, как долго бы это продолжалось, если не одно событие, которое в корне изменило процесс Степкиного обучения. Именно о нем, об этом событии, я и хотел рассказать. В тот день я вернулся из института в скверном настроении и, только прилег на диван с желанием полистать свежие газеты и немного отдохнуть, как за дверью раздался Лизин крик. Вне себя от ярости я выскочил в коридор и встал на пороге Лизиной комнаты.
– Лиза..., - я едва сдерживал ругательства, готовые сорваться с моего языка, - можно тебя на минуту.