Рассказы литературоведа

Андроников Ираклий Луарсабович

Борис, эдакий вертлявенький, белобрысенький, шепе-лявенький: «Отдайте мне рамощьку жа

пятьдещат!» — «Да ну вас совсем! — говорю. — Берите!» Он сунул мне деньги и унес. Хватилась —

милые мои! — утащил вместе с портретом... Да вы не печальтесь! Сейчас напою вас кофе, а уж как

горю помочь, мы придумаем... В тридцать пятом году, — припоминает она, — Борис этот работал в

Торгсине, на улице Горького, кассиром в колбасном отделе. Раньше-то он мне часто на глаза

попадался,

а с тех пор как портрет купил, канул как в воду: верно, боится меня. Ну, да ведь не умер же

он! Вот встретила бы его — мигом бы к вам отрядила моего Александра, и достали бы вы портрет за

милую душу. . Да пейте же кофе, пока горячий!

Тут стало мне казаться, что все еще можно поправить: так успокоительно действовала певучая

московская речь Татьяны Александровны, ее шутливый тон, ее радушное гостеприимство.

ВСТРЕЧА В КОМИССИОННОМ МАГАЗИНЕ

Нашел я знакомых, которые достали мне адрес бывшего директора магазина на улице Горького.

Оказалось, что он работает директором во Владивостоке. Написал ему. Спрашивал, не помнит ли он

фамилии кассира в колбасном отделе. Наверно, мой вопрос показался ему удивительным. Ответа я не

дождался.

Тогда я узнал адрес бывшего замдиректора. Оказалось, что он переехал в Одессу. Написал и ему о

своих злоключениях. Опять нет ответа,

Должно быть, за ненормального приняли.

Обошел я комиссионные магазины Москвы. Расспрашивал, не встречал ли кто по комиссионным

делам шепелявого Бориса.

— Как фамилия? — спрашивают.

— Фамилию-то как раз и не знаю.

— Трудно сказать, — отвечают. — В Москве много Борисов. Выкладывал перед ними на прилавок

фотографию с бывшего «вульфертовского» портрета:

— Не попадал к вам этот портрет?

— Не попадал.

— Если поступит к вам на комиссию, не откажите сообщить мне по телефону.

Побывал с этой фотографией в Литературном музее. Просил позвонить, если портрет принесут к

ним.

Встречаю знакомых, советуюсь с ними, как разыскать Бориса. Заглянул к Вульфертам. Татьяна

Александровна дома.

— Как живете, Татьяна Александровна?

— Не спрашивайте!

— Что так?

— Я все погубила.

— Что погубили?

— Ваш портрет.

— То есть как «мой» портрет погубили?

— Да вы слушайте!.. Зашла я как-то в Столешников переулок, в комиссионный. Только вхожу,

вдруг вижу — среди публики Борис этот самый! Я как крикну: «Боренька! Боря!» — и прямо к нему.

Даже самой неловко. Он обернулся. «Я, — говорю, — Татьяна Александровна Вульферт, из Николо-

Песковского. Неужели

не помните?» А он смотрит на меня телячьими своими глазами. «Помню, —

говорит. — Я у вас рамощьку купил». — «Шут с ней, с этой рамочкой! — говорю. — Вы мне портрет

верните. Это портрет нашего предка и не мне принадлежит, а моему брату. (Это я нарочно. А то

сказать ему: «Лермонтов» — не отдаст!) Брат меня, — говорю, — поедом ест каждый день, требует

портрет обратно». И слышу тут я от него, что портрет он какому-то художнику отдал и у того он за

шкафом валяется. А раму кому-то другому уступил. Я как узнала, что цел портрет, прямо взмолилась:

«Продайте его мне!» А он смеется: «Если я вам портрет принесу, вы мне за него миниатюры

отдадите?» Я согласилась. «Пускай, — думаю, — миниатюры даром берет». Условились, что он на

другой день принесет мне портрет. Записала ему новый адрес... И вот сижу жду его, жду — три

недели прошло, а его нет!

— А вы фамилию узнали? — торопливо спрашиваю я.

— Вот то-то, что нет.

— Ах! Как же так?

— Да я спросила, а он говорит: «Ведь вам не фамилию мою к брагу нести, а портрет! Не

волнуйтесь, завтра приду»... Да бросьте вы хмуриться! — уговаривает меня Татьяна Александровна.

— Главное, портрет цел. А уж если мне попадется теперь этот Борис, силой заставлю сказать

фамилию, к милиционеру сведу. Одного только боюсь: не вздумал бы этот художник расчищать холст.

Ведь там под мунди-

ом у Лермонтова будто еще виднеется что-то. Знакомый художник эдин к нам ходил, все просит,

бывало: «Татьяна Александровна, дайте кусочек отколупнуть, посмотреть, что там просвечивает!»

— Позвольте... А что же там может просвечивать? — спрашиваю я в испуге.

— Да я ему сама говорю: «Душа там, наверно, просвечивает». Уж не знаю, что он там нашел,

только ковырять я ему не позволила.

— Ничего, — отвечаю я многозначительным тоном. — Отыщем — проверим, в чем дело. Только

бы отыскать портрет поскорей! Остальное нетрудно.

НИКОЛАЙ ПАЛЫЧ

Время идет — нет портрета. Нет ни портрета, ни Бориса, ни адреса художника, у которого портрет

за шкафом. Знакомые интересуются:

— Нашли?

— Нет еще.

— Что-то вы долго ищете! Портрет, наверно, давно уже ушел в другие руки. Кто же станет

Лермонтова за шкафом держать!

Я объясняю:

— Так ведь нынешний владелец не знает, что это Лермонтов.

— Ну-у. . — тянут разочарованно, — в таком случае, вряд ли найдете.