Рассказы народного следователя
Шрифт:
– Эх ты, а еще – следователь! У нового приятеля – церковного старосты Воскобойникова.
– Ты?! У этого?!
– А что? Прекрасный человек. Кладезь легенд и преданий. Скот не режет, в решениях осторожен. Избирательных прав, к сожалению, не лишался почему-то… Идеологически не выдержан. Если будет просить у тебя рекомендацию в партию, воздержись. – Дьяконов расхохотался. – Зато, какие пуховики! Пышки-шаньги! Мед! А дочка!
– Брось балаганить! Как ты раскопал эту авантюру Захара Сизых?
– Да чего ее раскапывать было?! Все очень просто: когда местные церковники узнали,
– Чего жаль?
– Развенчанной легенды… Я – романтик. Ты же знаешь.
– Я знаю, что ты прожженный индивидуалист! Опять ушел от меня в сторонку! Хорош романтик! И черт бы ее побрал, эту легенду! Надо все же закрыть церковь!
– Ерунда! Рано Напротив – попа сюда надо. Хорошего попа. Просоветского и пользительного. Вот так, Гошенька!..
К полудню из Воскресенского потянулся длинный обоз, увозивший десяток кулаков-подпольщиков, так и не успевших получить дары Сизых.
Впереди обоза ехали Прибыльцов с Поливановым. Федька правил. По обочинам трусили верхом на лохматых лошадках Воскресенские сельсоветчики с алтайскими винтовками за плечами. У некоторых на шапках алели старые, выцветшие, но подновленные красными чернилами партизанские ленты.
Замыкал вереницу саней человек с военной берданкой поперек седла – Арсентий Климов.
Захар Сизых навеки остался в родном селе. Оживить бандита не удалось.
Провожая обоз, мы с Дьяконовым дошли до околицы.
Здесь собрались родственники арестованных, а впереди группки плачущих женщин стоял церковный староста Воскобойников. Сняв свою бархатно-лисью шапку, староста низко кланялся вслед розвальням и истово крестился. Мелькала обширная розовая лысина.
– Экая сволочь! – не удержался я.
Дьяконов расхохотался:
– Я же говорил, идеологически – не выдержан…
Дьяконов остался в Воскресенском еще на два дня. Я приехал в Святское уже ночью… Окна моей квартиры светились.
За столом сидел Лыков и одиноко ел жареную курицу. Коротко кивнув мне, предупредил:
– Ты не бойся – там, в камбузе, еще одна курица есть. Водки, случайно, не захватил? Я здесь пока продажу питей велел прикрыть… Не ко времени.
– Нет, Семен Александрович… как-то не подумал…
– Гм… Ну и хорошо сделал. Хотя, вообще-то, с тебя причитается… Жена твоя приехала.
– Как?
– Очень просто: бросила школу, сбежала из Бутырки и приехала. Второй день кормит меня жареными курами.
– А где же она?
– Внизу. У твоей квартирохозяйки.
Лыков постучал черенком ножика о половицу…
Через три минуты ко мне бросилась на грудь жена.
– Ты чего такая зареванная?
– Не могу я больше, не могу! Ушла из Бутырки… Мужики друг на друга зверями смотрят! Моего хозяина раскулачили, увезли вместе с семьей бог весть куда!..
– Надклассово-беспартийный ужас, – мрачно сказал Лыков, положив на тарелку обглоданную куриную ножку.
Я вытер платком мокрые глаза жены…
– Ну и очень хорошо! – как мог веселее заметил я. – Съезди в город, отдохни, развлекись…
– Уедем вместе! Если бы ты знал: какая это мука думать, что тебя могут… Боже мой, почему я такая несчастная?!
– Да что со мной может статься? – удивился я. – Ты совершенно напрасно беспокоишься. Вот и в этот раз – съездил, выполнил партийное задание – только и всего. Верно, Семен Александрович?
Семен Александрович развел руками:
– О чем разговор? Самое обыкновенное партийное поручение: проверил, как работает изба-читальня. И нечего тебе, Антонина Батьковна, так волноваться…
– Да, – всхлипнула жена, – Шаркунов сказал Анне Ефимовне, что Дьяконова ранили…
Лыков снова развел руки в стороны.
– Ну, поехали! Анна Ефимовна – Дарье Сергеевне; Дарья – Марье Антиповне; Марья – Антонине Батьковне… Разведут такую карусель, что и не поймешь ничего! Ох, уж этот мне женотдел!.. Ну, ладно, супруги… Спасибо, Тоня, за курицу. Вторая там в кухне. В целости и сохранности. Я пошел…
Уже надевая пальто, Лыков сказал серьезно:
– Завтра возьми райкомовскую пару и отвези Тоньшу на станцию… Нынче в деревне дачникам – не сезон… Будь здоров!
– Буду, – ответил я. – Спасибо…
ДЕЛО, HE СТОИВШЕЕ ВЫЕДЕННОГО ЯЙЦА, ИЛИ ДОРОЖНАЯ ЯИЧНИЦА
Как-то я зашел в сельсовет районного центра переговорить о проведении общественной юридической консультации. В сельсовете, по обыкновению, было полно мужиков, пришедших не столько выяснить какое-либо дело, сколько обменяться новостями и почадить самокрутками «на миру». Председатель, тоже, по обыкновению всех сельсоветских председателей, отсутствовал, и я прошел в маленькую, отгороженную от «приемной» комнату с провалившимся в углу полом, где стоял вместо канцелярского шкафа деревенский буфет, окрашенный штакетной зеленью. Здесь, за кухонным столиком, покрытым куском кумача, восседал секретарь совета – мужчина неопределенных лет в сатиновой рубашке и залатанном на локтях пиджаке.
Против секретаря молча сидел на скрипевшей табуретке и, посапывая носом, читал старую газету какой-то пришлый человек в брезентовом пыльнике и старинном картузе синего цвета с матерчатым козырьком. Я осведомился: скоро ли придет председатель?
Секретарь ответил:
– Должон вскорости быть, товарищ следователь…
Услыхав этот ответ, человек в пыльнике отложил газету и, повернувшись вполоборота, осмотрел меня самым внимательным образом – снизу доверху и, опять, сверху донизу. Так барышники осматривали лошадей. Но посетитель мало походил на примелькавшийся тип конского барышника времен нэпа, обычно мужчину цыганского склада с бегающими рысьими глазками, но всегда самоуверенного и с оттенком некоторой вальяжности. В этом, напротив, чувствовалась явная растерянность, а внешностью он почему-то напоминал крысу.