Рассказы о Дзержинском

Герман Юрий Павлович

– А какая связь была у вас с "Союзом приходских общин"?

– Главным образом личная связь, - ответил священник.

– А пулеметы где взяли?

– Пулеметы?
– переспросил священник.

– Ну да, пулеметы.

Священник помолчал, потом солидно ответил:

– Я лично в пулеметах не повинен, и митрополит тоже не повинен, но бывший дьякон, некто Суходольский, записался к вам в красное войско и взял у вас два пулемета.

– Для этого и записался?

– Не могу знать, - ответил священник.

Дзержинский зашел еще

к двум следователям; один допрашивал бандита-налетчика, кудрявого и красивого парня с золотой серьгой в ухе, а другой - офицера. Офицер этот, когда его арестовали, отстреливался, а теперь говорил, что он вовсе не отстреливался, что это недоразумение и что его обязаны сию же минуту выпустить. Следователь нервничал. Дзержинский велел офицера увести, а следователю приказал как следует выспаться.

– У вас совсем измученный вид, - сказал он.
– Офицерик ваш видит, что вы полубольны, и издевается над вами. Отоспитесь, чаю попьете горячего, и он у вас живо заговорит. Спокойной ночи. Приказываю сейчас же лечь спать. Закройте за мной дверь на ключ и снимите телефонную трубку.

Он вышел.

Четвертый следователь, к которому зашел Дзержинский, был совсем молодым парнем. Дзержинский сел на стул возле двери и стал слушать. Молодой парень допрашивал простую женщину в старом порыжевшем пальто и в ковровом платке. Женщина говорила только "да" и "нет" и плакала.

– Почему вы ее арестовали?
– спросил вдруг Дзержинский у следователя.

– Как почему?

– За что вы ее арестовали?
– опять спросил Феликс Эдмундович.
– За что, почему, на каком основании?

– Я арестовал ее, товарищ Дзержинский, на том основании, что она пришла узнать о своем брате.

– Ну?

– И я...

– И вы?

– И я... ее... задержал.

– Так, - сказал Дзержинский, - так. Дайте мне дело, на основании которого эта гражданка арестована...

– Она спрашивала о своем брате...
– начал было молодой чекист.

– Я слышал, но мне нужно основание...

– Ее брат арестован.

– Довольно, - сказал Дзержинский.
– Мне надоело в десятый раз слушать одно и то же!

Его глаза потемнели.

– Вы совершили непростительную ошибку, - говорил он, - непростительную для большевика-чекиста. Вы арестовали ни в чем не повинного человека...

– По, Феликс Эдмундович...

– Не перебивать, когда с вами говорит ваш начальник! Вы поступили не как чекист. За второй такой случай я удалю вас из аппарата ВЧК. Поняли?

Молодой чекист, опустив глаза, сказал, что понял. Дзержинский повернулся к женщине.

– А брат ваш плохой человек, - сказал он, - негодяй-человек. В то время, когда все мы голодаем, да не только мы, но и дети голодают, братец ваш спекулирует хлебом, сахаром, солью, продает краденое у государства... Кстати, почему у вас такой истощенный вид? У вас дети есть?

– Есть, - кивнула женщина.

– Один?

– Нет, трое.

– А муж?

– Мужа моего убили, - тихо сказала женщина.
– Он под Петроградом убит; когда

Юденич наступал, его и убили.

Она смахнула слезу.

– А на что вы живете?
– спросил Дзержинский.

– Стираю, - сказала женщина, - за больными хожу. Кто что даст.

– А брат вам не помогал?

– Нет, он у нас скупой очень. Голодным детям куска не даст...

Она заплакала.

– Я ему тоже стираю, - говорила она, - так он платит, как милостыню. "Я, - говорит, - твой благодетель, я тебе зимой сколько пшена передавал, а ты все требуешь". Разве ж я требую? Я прошу, - у меня дети голодные.

– Зачем же вы сюда пришли?
– спросил Дзержинский.
– Ведь знаете, что он за птица, ваш брат.

Дзержинский встал.

– Отправьте гражданку домой на моей машине, - сказал Дзержинский.

Через несколько минут женщина неумело и испуганно отворяла дверцу автомобиля председателя ВЧК.

Когда она уже села, к автомобилю подошел красноармеец и, передав ей пакет, сказал:

– От товарища Дзержинского.

Автомобиль двинулся.

Дома женщина развернула пакет: там было полтора фунта хлеба, селедка и шесть яблок. Женщина заплакала.

Понемногу в ее холодную, нетопленную комнату собрались соседи. Дети жадно ели яблоки с хлебом, на столе лежала селедка, а соседи переглядывались и вздыхали. Женщина все плакала и, плача, рассказывала о том, как сам начальник, комиссар, посадил ее в свой автомобиль и послал ей пакет.

В это самое время Феликс Эдмундович Дзержинский возвратился из обхода в свой кабинет. Секретарь сказал ему:

– Тут без вас звонил Горький. Соединить?

Секретарь вызвал квартиру Горького и передал трубку Дзержинскому.

– Здравствуйте, Алексей Максимович, - сказал Дзержинский.
– Давно мы не видались...

С Горьким он разговаривал долго, смеялся своим заразительным, молодым смехом, потом сказал секретарю:

– Все по поводу ученых хлопочет Горький. Голодают они у него. Надо помочь, обязательно надо. А где взять еду?

Пока он разговаривал с секретарем, в комнату вошел фельдъегерь из Кремля. Дзержинский вскрыл пакет и узнал почерк Ленина.

"Ввиду того, - писал Ленин, - что налеты бандитов в Москве все больше учащаются и каждый день бандиты отбивают по нескольку автомобилей, производят грабежи и убивают милиционеров, предписывается ВЧК принять самые срочные и беспощадные меры по борьбе с бандитизмом".

Тотчас же в кабинете у Дзержинского было созвано совещание руководящих работников ВЧК.

Под утро он уехал домой. Ему было холодно, он чувствовал себя плохо. В кармане его шинели лежали два маленьких яблока - он вез их своему сыну.

ОТЕЦ

За ширмой в кабинете стояла кровать.

Когда не было больше сил работать, Дзержинский уходил за ширму, стягивал сапоги и ложился. Он спал немного - три-четыре часа. Никто никогда не будил его. Он вставал сам, умывался и, отворив дверь в комнату секретаря, говорил: