Рассказы о любви
Шрифт:
В так называемом зале в нашем доме стояло много высоких шкафов из необработанной еловой древесины, в которых хранилось собранное за долгие годы книжное богатство — путаная коллекция дедушкиных времен; книги стояли бестолково, без разбора, как попало. Будучи ребенком, я нашел среди пожелтевших фолиантов с чудесными гравюрами «Робинзона» и «Гулливера» и прочитал их, а также книги про мореплавателей и изобретателей; позднее я заинтересовался беллетристикой, проштудировал роман «Зигварт, монастырская история»[30], поэму «Новый Амадис»[31],
Из этого бесценного кладезя я брал по вечерам, если мы не музицировали или я не сидел с Фрицем и не набивал гильзы порохом, какую-нибудь книгу к себе в комнату и выпускал дым из трубки в пожелтевшие страницы, над которыми мои предки мечтали, вздыхали и размышляли. Один том «Титана» Жана Поля мой брат распотрошил и употребил в своих целях для фейерверка. Когда я прочитал две первые книги и стал искать третий том, он сознался в этом и еще заверил меня, что том так и так был уже поврежден.
Все вечера были для меня всегда интересны и насыщенны. Мы пели, Лотта играла на рояле, а Фриц на скрипке. Мама рассказывала разные истории из времен своего детства, Полли распевал в клетке и категорически отказывался спать. Отец отдыхал у окна или клеил книжку с картинками для малышей племянников.
И мне даже не помешал очередной приход однажды вечером Хелены Курц, заглянувшей к нам на полчасика, чтобы поболтать. Я каждый раз смотрел на нее с удивлением, какой она стала красивой и гармоничной. Она пришла, когда на рояле еще горели свечи, и она даже спела со мной романс на два голоса. Я пел при этом очень тихо, чтобы не заглушать ее красивый низкий голос. Я стоял позади нее и смотрел, как сквозь ее каштановые волосы полыхают золотом свечи, смотрел, как поднимаются слегка при пении ее плечи, и думал, как, наверное, было бы приятно провести рукой по ее волосам.
Самым неоправданным образом я испытывал желание быть в некотором роде связанным с ней, взывая к воспоминаниям юности, когда я еще в конфирмационном возрасте был влюблен в нее и ее приветливое равнодушие ко мне было для меня не большим разочарованием. Потому что я не думал, что то прежнее мое отношение к ней было односторонним и что она не испытывает ничего подобного.
Позже, когда она ушла, я взял шляпу и пошел к двери, провожая ее.
— Спокойной ночи, — сказала она, но я не протянул ей руки, а только проговорил:
— Я хочу проводить вас до дому.
Она засмеялась.
— О, в этом нет никакой необходимости, спасибо большое. Здесь это совсем не в моде.
— Вот как? — сказал я и пропустил ее вперед. И тут моя сестра взяла свою соломенную шляпу с голубыми лентами и воскликнула:
— Я тоже с вами пойду!
И мы втроем спустились по лестнице, я старательно открыл тяжелые ворота, и мы вышли в теплые сумерки и медленно побрели по городу, через мост и рыночную площадь и круто вверх к пригороду, где жили родители Хелены. Обе девушки болтали, как сороки,
Дойдя до дома, она протянула нам руку и вошла внутрь, я еще увидел ее шляпу в сумрачном подъезде, прежде чем дверь захлопнулась.
— Да, — сказала Лотта. — Она красивая девушка, а? И в ней есть что-то милое.
— Пожалуй… А как обстоят дела с твоей подружкой? Она скоро приедет?
— Вчера я написала ей.
— Вот как. Ну, мы пойдем домой тем же путем?
— Как хочешь, мы можем пойти мимо садов, идет?
Мы пошли узкой тропкой между заборами вокруг садов. Было очень темно, и нужно было следить за полуразвалившимися мостками и торчащими наружу прогнившими планками забора.
Мы уже близко подошли к нашему саду и видели, что в доме зажгли лампы в гостиной.
Тут вдруг кто-то тихим голосом произнес: «Тс-с! Тс-с!» — и моей сестре стало страшно. Но это был наш Фриц, который прятался за забором и дожидался нас.
— Следите за мной и не двигайтесь! — крикнул он, а потом зажег спичкой фитиль и перепрыгнул к нам.
— Опять фейерверк? — зашипела на него Лотта.
— Грохота практически не будет, — заверил ее Фриц. — Обращаю ваше внимание на то, что это мое изобретение.
Мы ждали, пока прогорит фитиль. Потом что-то начало потрескивать и как-то неохотно полетели маленькие искорки, словно порох был подмочен. Фриц так и светился от удовольствия.
— Сейчас начнется, сейчас, сначала белый огонь, потом маленький взрыв и красное пламя, а потом необычайно красивое синее!
Но получилось не так, как ему хотелось. После нескольких вздрагиваний и искрения в воздух вдруг вылетело все это великолепие с треском и выхлопом под мощным давлением, как белое паровое облако.
Лотта засмеялась, Фриц выглядел несчастным. И пока я его утешал, густое пороховое облако торжественно и медленно проплывало над темным садом.
— Синее все-таки было немножко видно, — начал Фриц, и я быстро с ним согласился. Потом он мне со слезами в голосе описал всю конструкцию роскошного фейерверка и как все должно было происходить.
— Мы еще раз попробуем, — сказал я.
— Завтра!
— Нет, Фриц. На следующей неделе.
Я с таким же успехом мог сказать «завтра» — но моя голова была забита мыслями о Хелене Курц и пребывала в безумном плену, что завтра, может быть, случится нечто счастливое — возможно, она снова придет вечером и будет относиться ко мне терпимо. Короче, я был занят делами, которые казались мне более важными и волнующими, чем все искусство фейерверка.
Мы прошли садом в дом и застали родителей в гостиной за настольной игрой. Все было просто, само собой разумеющимся, и по-другому быть не могло. И все-таки было как-то иначе и кажется мне сегодня таким бесконечно далеким. Потому что сегодня я лишился той родины. Старый дом, сад и веранда, такие родные комнаты, мебель и картины, попугай в большой клетке, старый и милый город и вся долина стали мне чужими и больше не принадлежат мне. Мать и отец умерли, и родина детства стала воспоминанием и тоской по ней, ни одна дорога не приведет меня туда.