Рассказы о любви

Гессе Герман

Во время ужина и после за бокалом мозельского меня втянули в мужские беседы, и даже если речь шла совсем о другом, чем тогда, во время моего последнего пребывания здесь, разговор все равно казался мне продолжением того вечера, и с некоторым удовлетворением я отметил, что у этих живчиков, молодых избалованных городских людей, несмотря на вкусовой разброс и страсть к новизне, есть какое-то подобие художнического кружка, где и вращается их дух и их жизнь в искусстве, и что при всем разнообразии и переменах и здесь кружок остается непреклонным в требованиях и относительно узким по составу. И хотя находиться в их среде мне было весьма привольно, я чувствовал, что мое долгое отсутствие

в принципе меня ни в чем не обманывало и не смогло подавить моего ощущения, что эти господа художники сидят здесь еще с прошлого раза и ведут все те же дискуссии, что и тогда. Эта мысль была, конечно, абсурдной и возникла оттого только, что мое внимание и участие в их беседе было на сей раз не полным.

Я уделял внимание, насколько мог, соседней комнате, где развлекались дамы и молодые люди. От меня не ускользнуло, что молодые художники испытывали сильное влечение к юной красавице и обращались с ней кто по-свойски, а кто почтительно. Только один, живописец по имени Цюндель, держался холодно и в основном предпочитал общество дам постарше, посматривая на нас, юных романтиков, с добродушным презрением. Он разговаривал не спеша и больше слушал, чем говорил, с красивой женщиной с карими глазами, о которой я слышал, что за ней тянется длинный шлейф то ли состоявшихся, то ли предстоящих любовных авантюр.

Но все это я воспринимал в половину внимания, занятого в основном девушкой, хотя я и не вступал в общую беседу. Я чувствовал, как ее окружают мелодичные звуки и как она двигается в окружении этой мелодии, и милое внутреннее обаяние ее натуры плотно окружило и меня, сладкое и сильное, как аромат цветка. И как хорошо бы мне от этого ни было, я все-таки уверенно чувствовал, что один ее вид не может меня удовлетворить и насытить и что мои страдания, если я сейчас опять расстанусь с ней, будут потом еще мучительнее. Мне казалось, что в ее хрупкой фигурке заключено мое личное счастье и расцветшая весна моей жизни и что я должен взять и прижать ее к себе, иначе это никогда больше не повторится. Во мне играла не кровь, жаждавшая поцелуев и ночи любви, как возбуждает иногда красивая женщина, приводя мужчину в разгоряченное состояние и мучая его. Скорее это было радостное доверчивое осознание, что в этом милом образе мне повстречалось мое счастье, что ее душа родственна моей и дружески раскрыта ей навстречу и что мое счастье станет и ее счастьем.

Поэтому я решил остаться в близости от нее и в нужный час задать ей свой вопрос.

Третий вечер

Но пора уже и начать рассказывать, так что продолжим дальше!

Мое пребывание в Мюнхене было прекрасным. Квартира моя находилась недалеко от Английского сада, я ходил туда каждое утро. И картинные галереи посещал тоже часто, и когда видел что-то особенно прекрасное, это всегда было как встреча внешнего мира с божественной живописью, и я хранил ее в своем сердце.

Однажды вечером я вошел в букинистический магазин, чтобы купить себе что-нибудь почитать. Я порылся на пыльных полках и нашел прекрасное издание Геродота в изящном переплете и приобрел его. По поводу этого издания я разговорился с помощником продавца, обслуживавшим меня. Это был необыкновенно приветливый, тихий и вежливый человек скромного вида, с таинственно светившимся изнутри лицом, и все его существо источало мир и доброту, что сразу чувствовалось и виделось по чертам его лица и жестам. Он обнаружил начитанность, и поскольку он мне очень понравился, я приходил в этот магазин еще не раз и что-то покупал, чтобы только четверть часа побеседовать с ним. Он не говорил ничего

такого, но я получил о нем впечатление как о человеке, забывшем о бурях и мрачных сторонах жизни или преодолевшем их и ведшем после этого мирное и спокойное существование.

День я проводил в городе с друзьями или в музеях и на выставках, а вечерами, перед тем как лечь спать, сидел, закутавшись в плед, в своей комнате, которую снимал, читал из Геродота и мысленно шел за красивой девушкой по имени Мария — имя ее я тоже узнал.

При следующей встрече мне удалось побеседовать с ней поподробнее, мы разговаривали друг с другом очень доверительно, и я кое-что узнал о ее жизни. И она разрешила проводить ее домой, это было как во сне, когда я снова шел с ней тем же путем по тихим улицам. Я сказал ей, что часто вспоминал тот путь до ее дома и мечтал пройти по нему еще раз. Она засмеялась, очень довольная, и стала понемножку расспрашивать меня. И под конец, все еще рассказывая о себе, я посмотрел на нее и сказал:

— Я приехал в Мюнхен, фрейлейн Мария, только ради вас.

Я даже испугался, что был слишком дерзок, и смутился. Но она ничего не ответила на это и только спокойно и немного с любопытством взглянула на меня. Помолчав чуть-чуть, она сказала:

— В четверг у одного моего приятеля будет вечеринка в мастерской. Хотите пойти? Тогда заходите за мной в восемь часов.

Мы стояли перед ее домом. Я поблагодарил и распрощался.

Так Мария пригласила меня на вечеринку. Я очень сильно обрадовался. Не обещая себе ничего особенного от этой пирушки, я несказанно радовался чудесной сладостной мысли быть приглашенным ею на вечер и испытывать благодарность за это. Я задумался, как мне отблагодарить ее, и решил прийти в четверг с букетом цветов.

За те три дня, что еще нужно было ждать, я опять не находил в себе того радостного настроения, довольства собой, в каком пребывал последнее время. С тех пор как сказал ей, что приехал сюда ради нее, я потерял покой и непринужденность. Ведь я, по сути, сделал ей признание и теперь постоянно думал о том, что она знает о моем положении и, возможно, обдумывает, как должна мне ответить. Эти три дня я провел в основном за городом, совершая прогулки в больших парках вокруг дворцов Нимфенбург и Шляйсхайм или в сказочном лесу в Изарской долине.

Когда наступил четверг и пришел вечер, я оделся, купил в цветочном магазине большой букет алых роз и поехал в дрожках к Марии. Она тут же спустилась вниз, я помог ей сесть в пролетку и преподнес цветы, она так разволновалась и смутилась, что я заметил это, хотя сам был сильно смущен. Я оставил ее в покое, и мне нравилось видеть ее такой по-девичьи возбужденной и испытывающей радостное волнение. Мы ехали в открытой коляске по городу, и постепенно меня тоже охватила радость, и мне хотелось думать, Мария будто признается, пусть хотя бы на час, в своей некоторого рода дружбе и согласии со мной. Для меня это было делом чести — опекать ее в этот вечер, сопровождать ее и защищать, тогда как у нее наверняка не было недостатка в друзьях, готовых оказать ей такую услугу.

Извозчик остановился перед большим доходным домом без всяких архитектурных излишеств, и мы прошли через двор и длинный коридор во флигель. И стали подниматься по бесконечным лестницам, пока наконец на самом верху навстречу нам не полились потоки света и шумные голоса. Мы разделись в соседней комнатке, где на железную кровать и несколько ящиков уже были свалены пальто и шляпы, и вошли после этого в мастерскую художника, ярко освещенную и заполненную людьми. Трое или четверо были мне поверхностно знакомы, остальные, включая хозяина, были для меня чужими людьми.