Рассказы о русском Израиле: Эссе и очерки разных лет
Шрифт:
От рождения до институтских лет в Москве автор этой попытки литературного монтажа жил в Ленинграде, рядом с «серым», или «Большим», домом, в трех минутах ходьбы от него, на углу Кирочной и Литейного. Чтобы попасть к Неве, нужно было пройти мимо гэбэшного гнезда, страшного даже в вегетарианское сравнительно, конечно, время. Пройти мимо мрачного здания, украшенного, как упоминалось, по фасаду кладбищенскими плитами.
Все мы, мои друзья и я, как правило, никогда не приближались к месту, невольно внушавшему ужас, а переходили улицу и пробирались к набережной вдоль Артиллерийского училища им. Фрунзе. Даже нам, ничего тогда не знавшим о пытках, не хотелось приближаться
Поистине красной нитью проходит через всю историю России это прямо-таки необычайное пристрастие агентов правительства к телесным наказаниям. Одни мучили для утоления своей алчности, другие идейно, с сознанием пользы жестоких мер, третьи сладострастья ради, в безумном экстазе, пьянея от крови и стонов, или, наоборот, с верным расчетом опытных математиков «с тихостью», наслаждаясь медленным терзанием своих жертв.
Некий Пантелей ударил пяткой Ивана.И началась драка.Елена била Татьяну забором.Татьяна била Романа матрацем.Роман бил Никиту чемоданом.Никита бил Селифана подносом.Селифан бил Семена руками.Семен плевал Наталье в уши.Наталья кусала Ивана за палец.Иван лягал Пантелея пяткой.Эх, думали мы, дерутся хорошие люди.Даниил Хармс. В августе 1941-го был арестован за «пораженческие настроения». Прошел через камеру пыток. Умер голодной смертью в тюрьме. На первом допросе Хармс (Даниил Иванович Ювачев) показал:
Становясь на путь искреннего признания, показываю, что являлся идеологом антисоветской группы литераторов, в основном работающих в области детской литературы… Наша заумь, противопоставляемая материалистическим установкам советской художественной литературы, целиком базирующаяся на мистико-религиозной философии, является контрреволюционной в современных условиях.
Из протокола допроса А. Введенского от 13 декабря 1941 года:
Я входил совместно с писателями Хармсом, Бехтеревым, ранее Заболоцким и др. в антисоветскую литературную группу, которая сочиняла и распространяла объективно контрреволюционные стихи.
Из протокола допроса А. Введенского от 15 декабря 1941 года:
Одновременно происходило сращивание нашей антисоветской группы с аппаратом детского сектора на бытовой основе. Устраивались вечеринки, на которых помимо меня, Хармса и др. присутствовали Олейников, Дитрих, а также беспартийные специалисты детской печати Е. Шварц, Маршак и др. Устраивались также совместные попойки. В этих попойках в последнее время стал принимать участие новый секретарь детского сектора И. Л. Андроников, о котором в нашей группе говорилось, что он князь по происхождению.
Нацисты взяли Киев, окружили Питер, рвались к Москве, а тупая машина террора продолжала тратить драгоценное «горючее» на «врагов народа», таких, как Самуил Маршак, Евгений Шварц, Ираклий Андроников… Главный враг толпы –
В гениальных этих строчках есть одна неточность: слово «безвинная». Может быть, в вечной готовности к страху и есть «вина» любого народа, всегда готового превратиться в толпу.
История повторяется, но нигде, кажется, не повторяется она так, как у нас, и не Бог весть сколько оснований давала ее азбука для розовых надежд. Но мы эту азбуку сознательно и бессознательно запамятовали.
Александр Володин в «Записках нетрезвого человека» с горечью отмечает: «Народ привык к страху больше, чем к другим чувствам».
«Народ» без знака плюс. Народ, превращенный в толпу в пыточной камере ХХ века.
Точное время и место гибели Введенского неизвестны. Видимо, это произошло на железной дороге между Воронежем и Казанью, где он, мертвый или полуживой от дизентерии, был выброшен из вагона, а может быть, ослабевший, застрелен конвоем. Официальная дата смерти Александра Введенского – 20 декабря 1941 года.
Знакомые имена. Но сколько будущих поэтов порешила толпа. Поэтов, так и не успевших сочинить ни строчки.
«Памятник неизвестному солдату» в России есть. Памятника неизвестному поэту нет. Вот в чем проблема.
Где могила Мандельштама, Цветаевой, Олейникова, Корнилова, Введенского, Хармса?.. «Жертвы произвола могил не имеют».
На смерть Хармса и Введенского в 1952 году Заболоцкий пишет элегию «Прощание с друзьями». Пишет, разумеется, «в стол».
Спокойно ль вам, товарищи мои?Легко ли вам? И всё ли вы забыли?Теперь вам братья – корни, муравьи,Травинки, вздохи, столбики из пыли.Теперь вам сестры – цветики гвоздик,Соски сирени, щепочки, цыплята…И уж не в силах вспомнить ваш языкТам, наверху, оставленного брата.Ему еще не место в тех краях,Где вы исчезли, лёгкие, как тени,В широких шляпах, длинных пиджаках,С тетрадями своих стихотворений.«Это было половодье страха, – писал Стендаль в “Воспитании чувств”, – …триумфальное равенство тупых животных, тот же уровень кровавой мерзости, поскольку фанатизм корысти уравновешивался лихорадкой желаний».
На телевизионных экранах толпы – обычное зрелище. Люди то и дело сбиваются в однородное месиво. Бегут куда-то плечом к плечу, орут, сжигают ненавистные чучела и флаги, потрясают оружием. Ведет эти толпы больных агрессивным психозом зависть, инстинкт ненависти и мести, но, может быть, патологическая привычка сбиваться в целенаправленные, орущие одно и об одном массы людей продиктована тайным страхом. Чернь панически боится призраков, ею же и придуманных.