Рассказы о золоте
Шрифт:
Хлюпнула грязь, шел возвращавшийся из тайги Мельгунов. После дня тяжелой работы Василий взглянул на него по-простому, не как на таежную знаменитость.
— Это ты наворочал? — заметил Федька, приостанавливаясь. Покосился на шурф и неожиданно позвал: — Шагаем вместе!
Тогда, не таясь, Василий начал рассказывать о своей работе. Со смехом говорил о пустых шурфах, с ребяческим удальством — о своих успехах. Федьке, видимо, нравилась простота и горячность слов, но он молчал. Жарко и беззаботно взглядывал Кузнецов голубыми глазами.
—
Федыка слушал, порою фыркал, кривился хищным ртом. А когда подошли они к прииску, Мельгунов остановился и, дыша на Василия кислым запахом перегара, благодушно сказал:
— Дурак ты, мальчишка. Обманул вас старик! Ни один ваш шурф не окончен. Золотишко осталось внизу. Его и возьмет Герасим без вас. — И похлопал Василия по плечу. — Видал-миндал, желторотый?
2
— Так-то, тетка Варвара, — сказал Кузнецов. — Выходит, учиться надо? Неученому и лопата не впрок!
Он наелся. Раскинул локти на столе, подбородком уткнулся в кулак и забавно посмотрел на Варвару Ивановну.
— И-и, милый! — ответила женщина, перетирая блюдца, — От него, от старого богатея, разве путное будет? Одно слово — кержак!
Смеркалось. В землянку заглядывал вечер. Но не хотелось еще зажигать огня. Хорошо и тихо говорилось после еды. В сытости отдыхало тело.
На дворе шумели ребята, а на печку уселся пушистый кот и лунными глазами светил из темноты.
— В позапрошлом году сюда муж, покойник, приехал, — певуче рассказывала хозяйка.— Жителей было тогда всего пять человек. Да каких! Заимщики матерые, кержацкая кровь! Вот тогда было страшно. Орлов и Герасим встретили нас в штыки. Золота стало им жалко! Но не слопали. Потому что прииск тут же объявили. Открыли золотоскупочный амбар и смотритель приехал. А настоящей людности и до сих пор нет.
— И не будет, — отозвался Василий, — пока золота не найдут.
— Понятно, рабочий сюда не пойдет. Чего ему делать?
За дверями послышался шум. В радости заголосили ребятишки.
— Маринка пришла, — довольно сказала Варвара Ивановна и стала зажигать лампу.
— Есть, мамаша, хочу! — Восклицала Маринка еще при входе и погрохивала босыми пятками.
— Брр!
Вернулась с работы вымокшая, с подоткнутым подолом. На лице и руках брызги засохшей глины. Швырнула косынкой в кота, тряхнула разлетом густых волос и стала перед Василием:
— Нашел богатство?
— Найду!
— Ты нам завтра давай, — топнула она по полу, — а то... найду! Зачем тогда приходил?
— Вот оглашенная! — ужаснулась мать.
— Да, маменька, он же ударник!
Глянула на Василия, опалила лукавой синью и выскочила умываться. Плескала за дверью водой и выкрикивала в перерывах.
— У нас забойщик один уезжает... Васька, пойдешь к нам в артель? Желают тебя. Непременно пойди. Слышишь?
И дразнила:
Миленький,— Богатство искать? — весело закричал Василий, — пойду, Маринка!
В землянке была нужда. И в утваре, и в еде, и в платье.
Пришел июль. Под солнцем жарились камни. Из деревьев топились янтарные слезы смолы. Таежные ручейки, как стеклянные лестницы, синие и студеные, переламывались по ступенькам скал.
Люди прели в истоме и зное. Работалось вяло.
Кузнецов давно ушел от Герасима. Старался в артели, на красных песках Пудового разреза, вместе с Маринкой.
Дело не клеилось. Не могло приподняться над скучной кустарщиной. Промывали плотик когда-то богатой россыпи. Вылавливали уцелевшие золотые крупинки. Э-эх, разве это работа!
Скучал Василий и много думал. Было время, о котором осталась память — ударный его билет!
А здесь, сколько ни присматривался, — не мог отыскать, куда бы рвануться со всей полнотой застоявшихся сил.
Артель хандрила. При каждой убогой съемке собиралась унылым кружком и все молчали. Но вот подходила Маринка.
— Плохо сегодня? — издали окликала она, — завтра найдем! Мы! Молодые да грамотные!
Тогда артельщики улыбались. А Василий еще крепче задумывался.
В свободное время Кузнецов бродил с лотком. Копался в старых отвалах и запоминал породу.
Сегодня он домывал очередной лоток, обливаясь потом в душном безветрии гор. Отбрасывая камни, прихватил комочек глины. Комок показался тяжелым. Кузнецов раскрошил его в пальцах и даже зажмурился. На ладони лежал самородок с крупную пуговицу!
Показалось, что даже тайга закивала зелеными верхушками пихт...
Наконец-то блещущий фарт явился ему и остался в руке, сжавшись в лепешку тяжелого металла!
Отвал, на котором копался Василий, лежал у поскотины прииска. Сунув лоток и кайлу под корень, он бегом пустился к смотрителю.
Смотритель Макеев умел без ошибки угадывать, с чем к нему приходили люди. Поэтому ласково поглядел на Василия, а встряхнув самородок в руке, удивился:
— Тридцать грамм — верняком! Настоящим ты сделался приискателем...
На весах самородок вытянул сорок два грамма и ошеломленный Василий получил квитанцию почти на пятьдесят золотых рублей. Еле сдерживаясь, чтобы не побежать, он зашагал к своей землянке. Дверь была закрыта и приткнута снаружи колом. Оглянувшись, Кузнецов забежал в комнату, выхватил из-под кровати мешки и вышел, незамеченный никем.
Вот фартит, — никто и не видел!
А теперь,— к амбару, гостеприимно распахнувшему двери на зеленом бугре. Бывал в нем и раньше, выкупал паек. Но тогда не рассматривал товаров. Видел, что было пестро и много. Купить не мог и смотреть не желал.