Рассказы (сборник)
Шрифт:
Директор кивнул завучу, чтобы везде было открыто, и повёл показывать. Гости пошли, не снимая плащей и шляп.
Вошли в просторную комнату с обмыкающими стеллажами по стенам, забитыми аппаратурой. Преподаватель, лаборантка в синем халатике и студент-старшекурсник, тот самый Чурсанов с залатанным воротом, готовили практикум. Комната была на юг и залита солнцем.
– Ну! – сказал Хабалыгин весело. – Чем плохо? Прекрасное помещение!
– Но вы же поймите, – обиделся Фёдор Михеевич, – ведь здесь три лаборатории одна на другой: основ радиотехники и антенн, радиопередающих
– Ну так что из этого?! – Товарищ из министерства тоже обиженно повернул крупную взрачную голову. – А вы думаете, у нас в министерстве после реорганизации столы просторнее стоят? Ещё тесней.
– И тем более – родственные лаборатории! – Хабалыгин, очень довольный, похлопал директора по плечу. – Не прибедняйся, товарищ дорогой, не прибедняйся!
Фёдор Михеевич взглянул на него озадаченно.
Хабалыгин время от времени двигал губами и тяжёлыми щеками, будто только что прилично закусил, но ещё не почистил зубов и кое-где там застряла еда.
– А это – зачем? – Товарищ из Комитета по Делам стоял перед странными, очень уж просторными, как на великана, резиновыми сапогами с закатанными голенищами и чуть потрагивал их острым носком полуботинка.
– Высоковольтные боты, – тихо пояснил преподаватель.
– Боты??
– Высоковольтные! – громко крикнул Чурсанов с дерзостью человека, которому нечего терять.
– А-а-а, ну да, ну да, – сказал товарищ из Комитета по Делам и прошёл за другими.
Инструктор обкома, выходя последним, спросил у Чурсанова:
– А зачем они?
– Когда передатчик ремонтируют, – ответил Чурсанов.
Фёдор Михеевич собрался показывать каждую комнату, но, миновав несколько, гости вошли в аудиторию. На стенах висели таблицы английских времён и наглядные картинки. Полки шкафа были загромождены стереометрическими моделями.
Инспектор по электронике пересчитал столы (их оказалось тринадцать) и, двумя пальцами пригладив свои колкие усики, спросил:
– По сколько человек у вас в группах? По тридцать?
– Да, в основном…
– Значит, по трое – не сидят.
Пошли дальше.
В небольшой лаборатории телевидения штук десять телевизоров разных марок, новёхонькие и полуразобранные, стояли на столах.
– Работают? Все? – кивнул на них товарищ из Комитета по Делам.
– Каким надо – те работают, – тихо ответил молодой франтоватый лаборант. На нём был песочный костюм с каким-то техническим значком в лацкане и яркий галстук.
Лежала пачка инструкций к работам, и, перекладывая их, инспектор прочитывал вполголоса:
– «Настройка телевизора по испытательной таблице», «Использование телевизора в виде усилителя», «Построение сигналов изображения»…
– Ну вот, тут и стеллажей нет, обходитесь! – заметил Хабалыгин.
Фёдор Михеевич всё меньше понимал – чего же хотела эта комиссия?
– Так потому, что всё – рядом, в препараторской. Покажи, Володя.
– Ещё и препараторская есть? Замечательно живёте!
Дверь в препараторскую была как в кладовку – меньше обычной. Тонкий, изящный лаборант легко туда вошёл,
Препараторская оказалась узким ущельем между двумя рядами стеллажей до потолка. Лаборант жестами экскурсовода проводил рукою снизу доверху:
– Вот имущество телевизионной лаборатории. Вот – лаборатории электропитания. Вот – радиотехнических измерений.
Приборы со стрелками, ящики чёрные, коричневые и жёлтые забивали все полки.
– А это зачем? – ткнул пальцем товарищ из министерства.
Он доглядел, что лаборант всё-таки выиграл место на стене, и в этом местечке, не заставленном приборами, приколота была цветная вырезка по контурам – погрудный портрет молодой женщины. Из нашего журнала или из заграничного была вырезана эта грешница, понять без подписи было нельзя – а просто красивая женщина с тёмно-каштановыми волосами, в блузке с красной прошивкой двумя дугами. Подбородком касаясь переплетенных рук своих, оголённых до локтей, она склонила голову чуть набок и смотрела взглядом совершенно не служебным на молоденького лаборанта и на опытного товарища из министерства.
– Вот, говорите – места нет, – буркнул тот, с трудом разворачиваясь на выход, – а чёрт-те что развешиваете.
И, ещё разок покосившись на красавицу, вышел.
По техникуму уже пронеслась весть о какой-то страшной комиссии, и там и сям то выглядывали из дверей, то мелькали по коридору лица.
Лидия Георгиевна попалась комиссии как раз навстречу. Она посторонилась, как бы влипла спиной и ладонями в стену, и проводила их тревожным взглядом. Она не слышала их разговора, но по виду директора могла понять, что совершается что-то неладное.
Фёдор Михеевич задержал под локоть инструктора обкома и, отстав с ним, спросил тихо:
– Слушай! А кто вообще эту комиссию прислал? Почему из совнархоза никого нет?
– Виктор Вавилыч мне велел сопровождать, я и сам не знаю.
Всё на той же верхней лестничной площадке Хабалыгин прокашлялся, ещё поколыхав лишними желтоватыми складками жира на шее, и закурил.
– Та-ак. Ну, и дальше в том же роде.
Товарищ из Комитета по Делам посмотрел на ручные часы:
– В общем, ясно.
Инспектор по электронике погладил двумя пальцами усики и ничего не сказал.
Товарищ из министерства спросил:
– Кроме этого – сколько ещё зданий?
– Ещё два, но…
– Ещё-о два??
– Но – каких? Одноэтажных. Совсем неудобных. И разбросаны. Пойдёмте посмотрим.
– Там и мастерские?
– Да вообще вы понимаете, в каких условиях мы живём? – приходя в себя от какой-то скованности гостеприимства или зачарованности высоким положением гостей, заволновался Фёдор Михеевич. – Ведь у нас нет общежития! – вот это здание теперь пойдёт под общежитие. Ребята и девочки живут на частных квартирах по всему городу, иногда слышат ругань, пьянство наблюдают. Вся воспитательная работа у нас к чёрту летит, где ж её проводить? – на этой лестнице?