Рассказы (сборник)
Шрифт:
Обе части разделённого интеллекта выбрали себе личины зверьков, которые когда-то радовали покойного натуральным чайком и органическим кофеем.
— Вот такие дела, папа, — вздохнул Дем.
Лёгкий ветерок колыхал золотые пряди травы. Солнце клонилось к западу, в воздухе посвежело.
Профессор, несколько осоловев от водки и чистого морского воздуха, машинально крутил в руках пустую стопку, прикидывая, стоит ли начинать вторую бутылку. Первая была пуста: похоже, Дем успел её закончить.
Новая
— Так-так-так. Прошлое неизменяемо. Значит, домой я не вернусь, — наконец, сказал Андрей Валентинович.
— Папа, а тебе оно надо? Тебе и жить-то там осталось совсем ничего, — терпеливо сказал Дем.
Пенсов-старший зажмурился и честно попытался вспомнить что-нибудь хорошее из прошлой жизни. Хорошего сколько-то набралось, но всё оно заканчивалось где-то в девяностом. Дальше был отъезд жены, сгоревшие деньги на сберкнижке, расхристанная харя Ельцина в телевизоре, взлетающие ракетой цены, горящий «Белый Дом», польская косметика, унизительные поиски прокорма, «Арго-Речь», Хапузов.
— Ну ладно, — проворчал он. — Как-нибудь устроюсь. Но вот ты, скажи, Дёма — зачем тебе эта фигня с разрезанием надвое, с кошкой этой, собакой? Можно ж было не выё… не выёживаться?
— Папа, — вздохнул собачайник, — ну как тебе объяснить? Ты человек цельный. А Дементий был, честно сказать, довольно извращённым типом. Гениальным, конечно, не буду лукавить, но… Знаешь, что такое эта самая гениальность? Представь, что одна половина твоей натуры всю жизнь трахает другую. От этого рождаются всякие творческие идеи, которые потом надо ещё воспитывать, то есть доводить до ума… Ладно, всё это внутренняя кухня, не хочу об этом. Но этот вечный брейнфакинг в какой-то момент заёбывает, извини за выражение.
— Не очень… Ладно, налей этой своей гадости, — попросил профессор. — Хочу попробовать.
Дем аккуратно задрал лапку над стопкой, потом нацедил себе тоже.
Они чокнулись и выпили за встречу.
Жидкость оказалась похожей на граппу, но чище.
— Ну и вот, — собачайник вытянулся на столе, положив перед собой тощие лапки. — Заебало. К тому же в голове накопилось много всякой дряни, которая очень отравляла жизнь. А Дементию напоследок захотелось нормальной жизни, хотя бы после смерти. Логичное решение — из одного мерзкого хитровыебанного старикашки сделать двух простых хороших ребят. Или зверят, так даже лучше. Правда, он понимал, что потом меня снова потянет к своей второй половине. Отсюда и код.
— Но ведь потянуло же? — осведомился профессор.
— Ну, мы довольно долго друг от друга бегали, — признал пёсик. — Потом как-то снова сошлись. Теперь мы интеллектуальное сообщество. Центр, опять же, «Пендем». Зарабатываем кое-что. Конечно, того таланта, который был у настоящего Дементия, у нас больше нет. Мы попроще. Но мастерство-то не пропьёшь. Работаем, делаем кое-что. Когда-нибудь найдём способ сломать
— Я правильно понял, что Пен получилась из той половины, которую трахали? — ехидно поинтересовался отец.
Дем заметно смутился.
— Ну, нельзя же всё понимать так однозначно, это же метафора, — наконец, сказал он. — Сейчас скорее она меня доёбывает… Достала своими капризами. То ей не так, сё не этак…
— Вот как? Достала? — белый кот прыгнул на стол, изогнулся, вытянул когтистую лапу и махнул ей прямо перед носом собаки. Дем едва успел отскочить.
— Ну вот я же и говорю, — обиженно сказал Дем. — Всё время такие выходки.
— Папа, не слушай его, — сказал Пен.
— Папа, не слушай её, — сказал Дем.
— Не смей называть меня в женском роде! — заорал кот.
— Дети, хватит ссориться, — сказал профессор. — Пен, сделай мне кофе.
— Водку пили, — недовольно повёл носом Пен, извлекая откуда-то чашку и садясь на неё.
Кофе был и в самом деле отменный.
— Что там Зина? — как бы между прочим поинтересовался Дем.
— Сейчас припрётся, — вздохнул кот. — Я уже не могу время держать, она в этом отношении круче…
— Вот же ведьма, — пёсик оскалился. — Свалилась на нашу голову… Я-то надеялся, что её не стало.
— А я всегда был уверен, что она где-то прячется, — сказал кот.
— Ты мне можешь этого не напоминать? — с тоской в голосе спросил пёс.
— Ты сам начал, — отбрил кот.
— Н-да, непросто вам было в одной голове, — резюмировал Пенсов. Он чувствовал, как водка начала действовать: навалилась, вяжет язык. — Ещё кофейку можно? — попросил он котофея.
— Вот вы где! — скандальный бабский визг прорезал воздух.
— Дем, подержи время! — крикнул кот.
Море вспыхнуло ультрамарином и погасло.
Комната казалась большой — возможно, из-за отсутствия мебели. Белые, шершавые на вид стены поднимались неожиданно высоко: метров на десять, если не больше. Оттуда, из запотолочной темноты, свисала цепь, к которой была подвешена сложная бронзовая люстра, обросшая, как сосульками, мелким висучим хрусталём. Хрусталинки светились, вежливо отодвигая мрак на пристойное расстояние.
Пол был покрыт чёрно-белым клетчатым ковром, напоминающим огромную шахматную доску.
У окна стоял марокканский диван с резной спинкой — низкой, но всё-таки заслоняющей подоконник. Из окна открывался вид на соседний дом, типичную московскую пятиэтажку с застеклёнными лоджиями, возле которых синела набухшая вена газовой трубы. Над домом висело хмурое непонятное небо — то ли дождь, то ли сумерки, то ли просто скверный день.
Свечи на столе пылали ярко и печально, длинные языки пламени напоминали долгие цыганские песни.
— Уютненько. Но депрессивно, — высказал своё мнение профессор.