Рассказы (сборник)
Шрифт:
Профессор внимательно посмотрел на склочничающих зверьков: ему в голову пришла странная мысль.
— Простите, — сказал он, обращаясь к Пену, — вы, наверное, всё-таки не кот, а кошка?
— М-м-мяу, — озадаченно мяукнул зверёк, — Это вы в каком смысле?
— Просто я понял, что такое это ваше «сообщество искусственных интеллектов», — сообщил профессор. — Люди это называли семьёй. Или браком. А основой нормального брака, сами понимаете, являются мужчина и женщина. И живут они обычно… ну, как кошка с собакой…
— Вот ещё! —
— В человеческих семьях это тоже не всегда известно, — осторожно заметил Пенсов.
— Пока я этого для себя не решил, я предпочитаю, чтобы меня именовали в мужском роде! — кот попытался всем тельцем изобразить нечто официальное и окончательное. — Или я… я… обижусь!
Пёс тишком ухмыльнулся, показав маленькие жёлтенькие клычки.
Профессор внимательно посмотрел на него, протянул руку и взял чашку с чаем.
— Спасибо, — сказал он Дему.
Пёс подмигнул.
— Мужская солидарность? — сухо осведомился кот.
— Ну что вы, — профессор осторожно отхлебнул. — Просто… ну, виверра… чего уж теперь-то…
— Расселись! — неожиданно раздалось из-за спины профессора.
Голос был противный, бабский, с хрипотцой — и необычайно скандалезный.
— Зина, — укоризненно сказал Дем, — ну вот опять… Мы как раз по этому поводу…
— Всё Зина да Зина! — не унималась невесть откуда явившаяся баба. — Об Зину, значит, можно ноги вытирать? Как что, так сразу чего, а как чего, так что! Что я вам, дура недоделанная и ничего не понимаю? Да чтоб я!
Профессор не успел оглянуться, как из-за кресла выкатилась коренастая рыжеволосая баба в розовых джинсах и зелёной облипочке, не закрывающей пупок. По бокам виднелись округлые жировые складки системы «хорошего человека должно быть много». Пышнейшая грудь, не стеснённая лифоном, упруго колыхалась.
Когда Пенсов перевёл взгляд на физиономию женщины, он наконец-то испугался.
Он хорошо знал эту физиономию. Она украшала все обложки серии «Зина Вагина». Она ему даже иногда снилась в плохие ночи.
— Чего уставился, хрен лысый? — женщина взяла за шкирку протестующее мявкнувшего кота, сбросила его на пол и сама уселась всей попой на край стола. Пенсов невольно обратил внимание на мощные бёдра и автоматически подумал, что с такими, наверное, легко рожать. — Я это, я! Вагина Зина. Через тебя, — она сплюнула на пол, — пострадавшая. Нет, вы посмотрите, — обратилась она к собаке, — сидит тут, культурный весь из себя такой, салатик кушает, чаёк попивает! Прям как ничего не было. Давай разговаривать, или я вашей лавочке устрою музон с подтанцовками…
— Зина, мы же договар-р-ривались, — зарычал Дем, — давайте хотя бы введём Андрея Валентиновича в курс дела…
— Он пока ничего не
— Не понимает? Как опарышами ебать, так он понимает? А говно с морковкой, это чего? Да чтобы ему, сочинилке херову, в жопу сто хуёв и залупу солёную на воротник …
— Я тебя как человека прошу — заткнись, Зинка! — заорал собачайник. — Давай всё-таки не будем обострять конфликт на пустом месте, — сказал он чуть более спокойно. — Ситуация сложная…
— Чё сложно? Тебя бы вот так же во все дыры… — завела своё Зина.
— Я ничего не понимаю, — профессор отодвинул от себя тарелку. — И пока вы мне не объясните, в чём дело… — он выронил вилку и сунулся под стол, чтобы её поднять.
— Я т-те не пойму! — Зина открыла пошире рот, чтобы выкрикнуть очередную порцию хамских претензий, и вдруг замолкла на полувздохе.
Пенсов недоумённо оглянулся. Всё замерло: Зина с полуразинутым ртом, колыхающаяся складка на скатерти, падающая вилка. Пламя свечей перестало светить, но не погасло, а застыло на фитильках лёгкими синеватыми облачками. Только лунный свет продолжал литься как ни в чём не бывало.
Пёс с усилием пошевелился, как бы стряхивая с себя что-то липкое и тяжёлое.
— Извините, профессор, — сказал он. — Зина нервничает… может всяких глупостей наговорить. Пришлось её немного того… притормозить.
— Вы мне объясните, наконец, что происходит? — не выдержал Пенсов.
— Сейчас, сейчас, — пробормотал Дем, поводя носом. — Киса, ты подержишь время, пока мы тут поговорим?
— Да легко, — отозвался Пен и тут же взбеленился: — Какой тебе я киса?
— Ох, прости… уважаемый коллега, — покаянно сказал пёс. — В общем, подержи время…
Пол под ногами качнулся.
Впереди было море, справа и слева — бесконечная полоса белого песка. Сзади — до соснового леса — золотая трава и цветущий белый шиповник обнимались с розовым шиповником на дюнах. Впереди дюны обрывались на пять метров вниз. Внизу за слепящим глаза песком расстилалась аквамариновая бесконечность до горизонта.
Посреди бесконечности торчала голова тюленя.
— Н-да, неплохо, — признал Андрей Валентинович.
Он сидел за всё тем же столиком, только теперь он стоял на вершине дюны. Ветра не было. Свечи горели почти невидимым в солнечном свете пламенем: виден был только быстрый черноватый дымок, льющийся вверх, в солёный воздух.
— Ну так! — гордо сказал пёс. — Фантазия на тему пляжа Маркони Бич. А ей не нравится… то есть ему, конечно, — собачайник встряхнулся всем телом. — Кстати. Как вы насчёт, э-э-э, самогончика? По маленькой?
— Может быть, сначала о делах? — сказал профессор. — Я до сих пор так и не понял, чем обязан…
— Одну стопочку? Пока никто не видит? А то мой коллега, знаете ли, очень нервно относится…
Пенсов понял.
— Ладно, — снизошёл он к сложному положению собеседника. — По одной.