Рассказы
Шрифт:
По религиозным канонам евреям на пасху (Pasover) не разрешается есть хлеб, только мацу. Ее пекли в небольшой пекарне, которую в соответствующее время открывали при Бакинской синагоге. Однако покупать мацу, показываться около синагоги для людей, занимавших более или менее ответственные должности, было просто опасно: там дежурили работники КГБ, которые скрытно фотографировали всех входящих и выходящих, а затем, выяснив личность каждого, посылали соответствующие предписания по месту работы с требованием «принять меры». Часто такие «меры» были весьма серьезными и грозили «провинившемуся» большими неприятностями. Поэтому за мацой отправляли пенсионеров — бабушек, дедушек, а так как тащить тяжелые пакеты им было не под силу, то за углом их встречали внуки или внучки, которые помогали донести все купленное до дома.
Однажды
Наконец, исчерпав все доводы, Алиев сказал:
— Ну как я мог быть на этих похоронах, когда я — суннит, а Гусейнов — шиит!
И хотя и Алиев, и Гусейнов были членами партии, ссылка на различия в религиозных верованиях сработала: секретарь парткома, также азербайджанец, понял всю вескость такого довода:
— Да, — сказал он, — видимо в КГБ ошиблись!
В роли врача
Однажды ко мне домой зашел мой институтский товарищ, Веня, который после получения диплома пошел, как тогда говорили, работать по «партийной линии». Он рассказал, что у его близкого приятеля-москвича, Юры, который в настоящее время находится в командировке в Баку и ждет его в машине, возникли проблемы, по которым он хотел бы проконсультироваться с моим отцом — врачом кожно-венерологом. Дело происходило летом, отец был в отъезде. Я предложил, отвезти его приятеля в диспансер, где работал мой отец и где я был знаком с главврачом и его заместителем. Юра согласился, но только при условии, что его не будут там регистрировать, что все будет конфиденциально. Однако, к сожалению, ни главврача, ни его заместителя на месте не оказалось. Мой отец много рассказывал дома о своих больных, их болезнях и методах лечения. Веня знал об этом и попросил меня самому заняться лечением его товарища. Сперва я отнекивался, но потом вынужден был согласиться. Юра рассказал, что несколько дней тому назад был близок с одной молодой женщиной, а сейчас у него возникли проблемы. Мы заехали в аптеку, где купили для него соответствующие лекарства, я объяснил, как их принимать, предупредил, что пока он лечится, ему категорически противопоказано спиртное. Юра был мне очень благодарен, на прощание дал свой московский номер телефона, просил, чтобы я обязательно ему позвонил, когда приеду в Москву.
Позже я узнал от Вени, что Юра работает не больше и не меньше как в ЦК КПСС. Он сообщил мне, что мое лечение помогло, и Юра мне страшно благодарен.
В те времена я ездил в командировки в Москву практически каждые полгода. Я, конечно, позвонил Юре. Оказалось, что хотя он действительно может очень многое, но для меня он может быть полезен лишь тем, что имеет возможность давать броню в гостиницы и доставать билеты в любой театр, что по тем временам было совсем немало. Я стал изучать репертуары наиболее востребованных театров Москвы: гремевшего тогда театра на Таганке, театра Сатиры, театра кукол им. Образцова и некоторых других. После этого я диктовал свои пожелания по телефону Юре, затем мы встречались у входа в гостиницу Министерства иностранных дел в каком-то переулке близ Смоленской площади. У входа Юра предъявлял свои документы, говорил, что я с ним, и мы заходили в гостиницу, в которой на втором этаже был киоск, где продавали дефицитную импортную парфюмерию. Юра удалялся за билетами, оставляя меня перед киоском и тихо предупреждал:
— Я буду отсутствовать ровно пять минут, за это время ты можешь купить в киоске все, что хочешь, но когда я вернусь, мы сразу же должны уйти — здесь полно глаз, которые следят со всех сторон.
Я покупал французские духи и компактную пудру для жены и сотрудниц своей геологической партии. Отойдя на квартал от гостиницы, Юра вручал мне конверт с билетами в театры, а я отдавал ему заранее приготовленные деньги за эти билеты. Лишнего он, конечно, не брал.
Билеты в театр всегда были на самые лучшие места: середина первого или второго рядов. В Таганке, на постановке Гамлета я сидел в первом ряду. В одном из действий копают могилу, которая располагалась на сцене прямо перед первым рядом. Занавес, который
— Вы кашляете и этим мешаете артистам, они просит вас пересесть подальше.
Я, конечно, куда-либо переходить со своего места не хотел. Служитель спорить не стал и удалился. Он не знал кто я, но понимал, что я сижу на «цековских» местах. О моем отказе пересесть он, по-видимому, передал артистам, потому что во время следующего действия они буквально «ели» меня злыми взглядами.
Однажды я сказал Юре, что мне с женой нужна гостиница в Ленинграде. Он обещал помочь. Когда я позвонил ему на следующий день, он предложил мне не отключаться и слушать. По селектору он соединился сперва с Общим отделом Ленинградского Обкома, а затем через них с гостиницей Обкома, продиктовал мое имя, отключился и сказал мне: «Ты все понял? Хорошо. Теперь слушай, что надо будет делать. Когда приедете в Ленинград, садитесь в такси и дайте адрес. Не говорите, что едете в гостиницу. Когда подъедете, ты увидишь старый замызганный дом. Не смущайтесь, заходите в парадное и пройдите его насквозь, там будет дверь из стекла и алюминия. Никаких вывесок не будет. Постучи в дверь, когда тебе откроют, скажи, что у вас броня в гостиницу Обкома. Тебя впустят, ну а там уже есть все необходимые документы».
Я сделал все так, как он сказал, и действительно мы с женой попали в прекрасную гостиницу, где прожили все время пребывания в Ленинграде. Видимо, Ленинградский обком не хотел выставлять напоказ свою гостиницу, если упрятал ее за старый непрезентабельный дом.
Вот так мне пригодилось то, что я воспитывался в семье врачей и кое-что усвоил из практической медицины.
Пистолет
В 1950-х годах в Баку, в Азербайджанском индустриальном институте преподавал студентам английский язык пожилой, невысокий, полный и совершенно лысый человек по фамилии Мдивани. Он отличался очень высокой требовательностью и сдавать ему зачеты было крайне трудно. Настолько трудно, что написанное мною в те времена стихотворение вошло в студенческий фольклор:
По английскому зачет тяжело сдавать: Можно ночь не спать, все равно не сдать И потом сдавать опять! Что такое слово «both»? — попрошу сказать! Вы сказали «пес»? — Я сказал вам «пес»? Убирайтеся опять! Пять причастий назови! — но студент молчит, Но студент молчит, в лысину глядит. — Не ответил, уходи! Снова мы сидим вдвоем — я и лысый черт: Я не знаю слов, но не будь суров — О, поставь же мне зачет!И вот, однажды, на одном из зачетов произошла следующая история. Студенты по одному заходили в аудиторию, клали на стол свою зачетную книжку, брали билет, садились его обдумать, а затем подсаживались к столу, за которым сидел педагог, чтобы ответить. Все шло как обычно, пока в аудиторию не зашел один студент, которому английский язык давался очень трудно и который делал уже третью попытку сдать зачет. Он взял билет, сел за стол, покрутился пытаясь удобнее устроиться на стуле, затем вытащил из-за пазухи пистолет и положил его перед собой. Увидев это, Мдивани побледнел, глаза у него округлились. Он судорожно стал шарить по столу, нашел зачетку этого студента, быстро расписался и заикаясь проговорил:
— Молодой человек, я уже поставил вам зачет, уходите, уходите!
Студент спокойно положил пистолет снова за пазуху, забрал свою зачетку и ушел. Мдивани подождал минут пять и побежал в деканат:
— Это не студенты, это бандиты! Они являются на зачет с пистолетом за пазухой! Так работать невозможно, вы должны принять меры, надо вызвать милицию!
Декан распорядился срочно разыскать этого студента и привести в деканат. Нашли. Привели. Декан на него начал кричать:
— Что вы себе позволяете, я исключу вас из института, ваше дело я передам в милицию.