Рассказы
Шрифт:
– Зачем тебе автобус понадобился?
– А затем, что мы уезжаем.
Слегка сгорбленная, но еще крепкая старуха резко выпрямилась, глаза ее сузились, став величиной с терновые ягоды.
– Сейчас ты у меня схлопочешь пощечину. Твой несчастный отец тебе непременно отвесил бы оплеуху! Ну ничего, вместо него сейчас я это сделаю! Что я такого сказала?
– Ты обозвала мою невесту бабой. И вообще, обращайся к ней на "ты", а не на "вы"...
– Ладно, буду звать на "ты". А жениться ты на ней собираешься?
– Да.
–
На лице юноши застыла глупая усмешка, но когда в дверях появилась Эмма, он постарался быстро согнать ее с лица. Фабиан поспешно закурил, но тут же заметил: девушка жадно поглядывает на дымящуюся в его пальцах сигарету.
А что ему оставалось? Сказать: "Все в порядке, закуривай, а тетушку Резу, когда ей дурно сделается, мы усадим на ближайшую табуретку"? Нет! Желание промолчать оказалось в нем сильнее, как будто, сам того не сознавая, он встал на сторону старухи. И он не подал знака, чтобы девушка закурила.
Он отвел Эмму из сада к дому. Очумелое от собственного зноя августовское солнце припекало все сильнее, куры мудро попрятались в тень и занялись чисткой перьев. Высохли на дворе восьмерки из водяных брызг, и молодые люди снова шагали по мягкой пыли. Над крышами домов, над верхушками деревьев плыл гулкий звон воскресного благовеста; сквозь щели штакетника видно было, как мальчишки и девчонки вскачь несутся по улице, за ними степенно следовали взрослые мужчины и женщины.
– Пошли, - проговорил Фабиан: даже не глядя в сторону дома, он чувствовал на себе пронзительный, требовательный, осуждающий взгляд тетки из кухонного окна, и от этого все движения юноши становились неловкими. Пошли, видишь, народ собирается.
– Это обязательно?
– Нет. Конечно, не обязательно. Но я хочу пойти.
– Здесь, дома, ты всегда будешь проявлять такую религиозность?
– Нет. Не больше, чем в городе.
– Тогда в чем же дело?
– Я хочу со всеми поздороваться, - произнес Фабиан.
– А у церкви я сразу со всеми увижусь.
– Но ведь придется войти внутрь? Юноша кивнул:
– Мы и войдем. Кстати, это в твоих интересах. Прежде всего в твоих интересах.
– Потому что так положено?
Молодые люди, облокотившись на старый, покосившийся забор, принимали приветствия спешащих к обедне сельчан. Фабиан прекрасно видел, как во время приветствия люди бросали быстрые, испытующие взгляды на Эмму, на незнакомого, чуждого им человека, но по их непроницаемо застывшим лицам ничего нельзя было прочесть. Фабиан не вызывал у них любопытства. Даже молодые мужчины, с которыми он с детства был в добрых приятельских отношениях, отделывались коротким "привет" и подчеркнуто любезными улыбками; в другой раз они бы непременно остановились поболтать о политике, пошутить, поинтересоваться житьем-бытьем. Но сегодня никто из них даже не спросил у Фабиана: "Никак объявился?" - на что тот обычно отвечал: "Явился -
– Дай-ка сигарету, - попросила Эмма.
Фабиан без колебаний протянул ей пачку. Сам он тоже закурил. Оба на пару они дымили с отчаянной дерзостью. К их забору приблизился мужчина, по бокам которого шествовали двое мальчишек. Вслед за ними семенила женщина. Они поздоровались, Фабиан и Эмма тоже приветствовали их.
– Скажи, почему мужчина с детьми идет впереди, - спросила Эмма, глядя вслед удалявшейся группке, - а женщина сзади? У вас тут женщин совсем ни во что не ставят?
Фабиан долго разглядывал раскаленные стены хорошо знакомых домов на противоположной стороне улицы. Ему хотелось как можно точнее ответить на вопрос девушки.
– Нет, вовсе не поэтому. Наоборот, женщина как бы присматривает за мужем и детьми. Женщина всегда сильнее, хотя на первый взгляд этого не скажешь. Она и сейчас продолжает заботиться о своей семье.
Поток людей, направляющихся к церкви, заметно поредел. Фабиан отошел от забора.
– И нам пора.
Эмма затоптала окурок и заявила:
– Я не пойду.
– Белка, не дурачься, надо идти.
Изображая нежно влюбленного, он обнял девушку за талию, увлекая ее к калитке.
– Увидишь, как красиво служат обедню в Алшочери. Пошли хотя бы ради воскресного обеда, который готовит для нас тетушка. Ну пойдем.
– Нет, - отрезала девушка, - там еще и на колени вставать придется.
– Встанешь разок-другой, невелика беда. Зато потом окупится.
Эмма своими круглыми, нестерпимо ясными глазами снова уставилась на Фабиана:
– Для тебя все так просто?
– Вот именно, - стоял на своем молодой человек.
– Я у себя дома и хочу всех повидать, со всеми поздороваться, вот только и всего.
– Потому что так положено?
Еще несколько минут они препирались у забора, теперь уже на улице не было видно ни души; зато тетушка Реза, перемыв посуду, в это время вышла выплеснуть из таза грязную воду и с удивлением заметила, что молодые люди до сих пор топчутся посреди двора.
– Ты хочешь всем продемонстрировать, - проговорила Эмма, - что я порядочная женщина, что и в церковь готова пойти, лишь бы обо мне не подумали ничего предосудительного.
– Неправда!
– пылко запротестовал Фабиан.
– Я хочу всем показать тебя.
– Меня? Но меня же все видели!
Эмма изобразила, будто курит, давая понять: достаточно, если ее видели курящей хоть двое - все равно разнесут по селу.
Тетушка Реза, чуть сгорбившись, вразвалку приковыляла к ним, пытливо вглядываясь в лица обоих.
– Опоздаете к обедне, ребята.
Фабиан махнул рукой, Эмма промолчала.
– Деточка моя, - проговорила старушка, - отведи-ка ты в церковь этого негодника. Все одно тебе над ним верх брать, так что сейчас самая пора обуздать его. Он весь в отца пошел, такой же нехристь. Отправляйтесь к обедне.