Рассказы (-)

Тренев Виталий Константинович

Там, видно, заметили бот. На палубе брига и корвета, стоящего чуть поодаль, поднялось движение.

– Братцы, - упавшим голосом сказал Бледных, - матросы-то одеты не по-нашему!

– Ворочай обратно, дядя Усов!
– крикнул Удалов, хватаясь за шкот.

Старик быстро переложил руль, парус зашумел, бот, перевалившись на другой борт, стал описывать дугу по гладкой воде. На бриге и корвете поспешно опускали шлюпки. У борта брига, поднимаясь к реям, всплыло белое облачко, гулкий гром прокатился по глади залива, и ядро, не долетев, взбросило в воздух зеленовато-белый столб

воды.

– Садись по веслам, ребята!
– Усов озабоченно взглянул на парус, заполаскивающий под неверными порывами утреннего ветра.

Матросы кинулись по банкам, длинные весла вспенили воду, но перегруженный бот почти не прибавил ходу. Между тем четыре шлюпки и баркас, полные вооруженных людей, отвалили от брига и корвета. Мерно и сильно взмахивали весла, легкие судна заметно приближались. Бледных, Удалов и Попов наваливались на весла, но неприятельские шлюпки настигали. Старый боцман бросил руль, поднялся на ноги, опустив широкие плечи, снял с себя бескозырку и низко наклонил седую голову.

– Простите, братцы!
– хрипло сказал он.
– Погубил я вас за ништо, старый дурак!

– Навались, навались, может, уйдем, - задыхаясь, сказал Удалов.

– Где там!
– Попов бросил весла и махнул рукой.

Старый боцман перекрестился, надел бескозырку и молча стал прикидывать на руке кирпич.

– Господин боцман, - неверными губами пробормотал Попов, - сдаваться надо. Его ить сила, а мы безоружные... Подушит, как котят...

– А присягу ты принимал?
– спросил с усмешкой чуть побледневший Удалов, беря в каждую руку по кирпичу.

– Встретим их, ребята, по-флотоки!
– сказал Усов, становясь лицом к врагу и повернув к товарищам широкую спину в черном бушлате.

Неприятельские шлюпки шли, как на гонках.

Впереди летела шестерка с брига. На носу стоял с ружьем наперевес здоровенный смуглый парень с красной повязкой на черных кудрях и два матроса в бескозырках с алыми помпонами. Шлюпкой правил стоя сухопарый лейтенант с узким желтым лицом. Придерживая ногами румпель и пригнувшись вперед, покачиваясь в такт толчкам весел, он, подняв дулом кверху пистолет, кричал звонким голосом:

– Ne tirez pas, mes braves! Ne tirez pas! Il faut les prendre vivants!22.

– Ca va, mon lieutenant!23 - отвечал матрос с красной повязкой на голове.

Шлюпка, лихо разворачиваясь, подходила вдоль борта.

– Вот мы их и подшибем, - сквозь зубы сказал Усов, и с силой пущенный кирпич, загудев, полетел в голову черноволосому.

К счастью для него, кирпич только вскользь задел его по черепу. Но сила удара была такова, что моряк, выронив ружье, без звука кувырнулся в бот.

– A, vieux chameau!24 - закричал лейтенант и выстрелил в боцмана.

Пуля оторвала кусок уха, седые бакенбарды старика залились кровью.

– Вот тебе за дядю!
– И кирпич, брошенный Удаловым, угодил прямо в грудь лейтенанту.

Ноги его мелькнули в воздухе, раздался всплеск/ Двое гребцов сейчас же бросились за ним в воду, остальные прыгнули в закачавшийся бот. Там вспыхнула жаркая, неравная рукопашная схватка. Удалов, боцман и Бледных, выпустив свои "заряды", отчаянно

дрались кулаками, но силы были слишком не равны. Одна за другой подваливали шлюпки, и скоро все четверо русских моряков были связаны, спеленаты, как младенцы, и положены на дно двух шлюпок с брига "Obligado". Бот взяли на буксир, и флотилия пошла к кораблям. Мокрый лейтенант, воинский пыл которого после купанья значительно остыл, правил шлюпкой, где лежали Удалов и Усов с залитым кровью лицом. Но и победители, однако, почти все были покрыты синяками, а двое прополаскивали разбитые зубы морской водой.

Удалов, лежа на дне, отдышавшись после схватки, сосредоточенно уставился на курчавого смуглого матроса, на красной повязке которого темными пятнами проступала кровь. Болезненно морща красивое лицо, он то и дело смачивал голову водой.

– Мусью, а мусью!
– обратился к нему Удалов.

– Oui?
– вежливо обернулся тот.

– Как угощенье-то, по вкусу ли?
– озабоченно спросил Удалов, кивая подбородком на его голову. Тот недоумевающе поднял брови.

– Бламанже-то, бламанже рюс, са ва? Бьен?
– усмехаясь, продолжал Удалов.
– Закусон, значит, как оно, бьен?

– C'est ca?25 - догадался француз, указывая на свою рану.
– Merci, vous etes bien aimable. Je me suis regale de votre bonne chere. Etes vous content pour votre part?26

И, добродушно смеясь, француз указал на затекший глаз Удалова.

Тот фыркнул.

– Дя, а дя!
– давясь смехом, повернул Удалов голову к боцману.
– А ведь понял! Здорово я могу по-ихнему? Понял ведь! Угостили, говорит, мерси, рыгале от вашего угощенья напало, а?.. Обходительный народ!

– Да побойсь ты бога, ирод!
– прохрипел старик.
– Везут его, как свинью связанную, а он смешки строит.

3

Русских моряков привезли на бриг и, развязав, отвели в каюту. Там их заперли и к дверям приставили часовых. В тесной каюте было темно, иллюминатор был закрыт по-штормовому.

– Чего с нами сделают, господин боцман?
– робко, шепелявя, спросил Попов. В свалке ему выбили два зуба.

– Чего бог даст, заячья твоя душа, - отвечал старик.

Попов виновато опустил глаза и покраснел.

– Так ить его сила, а мы безоружные, - пробормотал он снова.

– Вот что, ребята!
– внушительно сказал боцман.
– Что бы там ни было, присягу не забывать! Ежели насчет крепости и прочего спрос начнут, отвечать всем в одно: служили, мол, на дальнем кордоне и знать ничего не знаем. Только-де знаем, что большой силы сикурс должен в Петропавловск подойти. Понятно?

– Понятно. Не подкачаем, дядя Усов, - за всех отвечал Удалов.

– То-то, понятно, шалопут! Счастье твое, что тебе неприятель рожу поуродовал, а то всыпал бы я тебе за "дядю".

– Я ведь шутейно, - сказал Удалов и фыркнул.
– Оно и вас, господин боцман, бог счастьем не обошел, - не удержался он.

Боцман сердито нахмурил брови, но в это время дверь в каюту отворилась и вошли офицер и два матроса. Судя по бинтам, ящику с медикаментами, тазу и кувшину с водой, это был врач. Он перевязал Усова, дал примочек остальным.