Рассказы
Шрифт:
Дальше я не стал читать. Схватив журнал, бросился к моим друзьям.
– Так вот откуда наша табакерка...- задумчиво произнес Славка.
– Это-то мы узнали,- возразил Тоник.- Одно теперь неизвестно, как такая редкая вещь попала к старику?
Владислав Крапивин
КРАСНЫЙ КЛИВЕР
Рассказ
В час пятнадцать, как по расписанию, появляется Владька. Он ставит у порога измочаленный портфель и старательно трёт о резиновый коврик подошвы. На меня старается не смотреть.
– Зашёл бы сначала домой, - сдержанно говорю я.
–
– Потом, - отвечает он.
– Ладно? Я немножко посижу...
– Ну сиди, - обречённо говорю я, прекрасно понимая, что работать до вечера уже не придётся.
Впрочем, первые минуты Владька добросовестно соблюдает тишину. Сидит на краешке стула и почти не дышит. Разглядывает книжные корешки в шкафу. А я, тоже добросовестно, склоняюсь над статьёй, которую обязательно надо сдать в редакцию к следующему вторнику.
Потом на пол падает жестянка. Я оборачиваюсь. Владькины большущие глаза виновато смотрят на меня из-под берета, который он забыл снять. Затем мы оба переводим взгляд на жестяную баночку - виновницу шума.
– Что это?
– спрашиваю я (имеется в виду: "Что это за жизнь? Дадут мне, в конце концов, спокойно работать или нет?").
– Мазь. Чтобы горн чистить, - торопливо объясняет он и ногой, дотянувшись, придвигает жестянку к себе.
Владька - горнист. Сигналист сводного юнкоровского пионерского отряда "Стрела". В горнисты он попал не очень-то законно, потому что ещё не пионер. Но играет он чисто, весело, и ребята сказали:
– Ладно уж. Всё равно его скоро примем.
Скоро... А когда?
Неделю назад ему исполнилось десять лет. Торжественное обещание он выучил давным-давно. И законы пионеров знает, и вообще всё, что полагается. Не знает лишь, когда будет долгожданная линейка. Говорят - на днях, а точно никто не говорит. Только усмехаются. Что за люди!
Всё у Владьки есть: и форма (морского юнкоровского отряда) с золотистыми нашивками, и голубая пилотка, и значок горниста на воротнике. Но всё это не то. Не так. Потому что отряд - пионерский, а он, Владька, пока здесь без всяких прав. И стоит навытяжку, не поднимая руки, когда все салютуют отрядному знамени.
Скоро ли уж?
Тут и нетерпение, и... разные беспокойные мысли.
Жизнь у третьеклассника тяжела и полна опасностей. То забудется почему-то басня, которую учил накануне, и тебе сразу отметочку - сами знаете какую; то дежурный восьмиклассник (высоченный, как директор) хватает тебя за плечо: "Ты что скачешь по коридору? Ходить разучился?" -и зачем-то записывает фамилию. А сегодня Владька случайно (ну правда же совершенно нечаянно!) зацепил плечом Лидку Васнецову, когда она чертила рамку в тетради по рисованию. Линия получилась кривая, Лидка захныкала и нажаловалась. И у Владьки в дневнике, конечно, написали: "Толкается на уроках! Тов. родители, примите меры!"
Родительских мер Владька не так уж и опасается. А вот не повлияет ли запись на его вступление в пионеры?
Этот осторожный вопрос Владька задаёт мне. Конечно, решать будут ребята,
– Поживём - увидим, - рассеянно говорю я.
Но лицо у Владьки делается такое, что трудно не засмеяться. В самом деле, нельзя же обрушивать на человека беду из-за того, что он неосторожно (ну честное слово, не нарочно!) пошевелил плечом.
– Сиди и не мешай мне, великий грешник, - говорю я и пытаюсь вникнуть в статью.
Владька, скинув ботинки, перебирается в кресло и занимает в нём прочную позицию. Я приношу ему бутерброд с кабачковой икрой. Пока бутерброд уничтожается, я успеваю написать четыре строчки.
Владька начинает шумно возиться в кресле.
– Ты что пыхтишь?
Он вытягивает из-за пазухи пионерский галстук и разглаживает его на коленях.
– Ты что, так и таскаешь его с собой?
– Ага.
– Ну зачем? Смотри, помял весь. Неужели дома негде положить?
– Ну да! Мама начнёт прибираться и спрячет куда-нибудь! Тогда вот пилотку спрятала, и я на три минуты на линейку опоздал. А если теперь линейку объявят, а галстука нет?
Он даже чуть бледнеет, представив такой случай.
– Выглади и положи на место, - говорю я.
– Линейка будет послезавтра.
Владька взлетает в кресле.
– А как? А когда? А во сколько? А это точно? А если...
Он сейчас ни за что не успокоится, пока не выпустит в меня полную обойму вопросов. И приходится отвечать, что всё уже решено, что совет дружины, в общем-то, не имеет ничего против его, Владькиного, вступления в пионеры, что линейка будет в семь часов вечера, со знаменем, барабанами, горнами, и что форма нужна парадная, и что торжественное обещание Владьки будет записано на магнитофонную плёнку, и плёнка эта будет храниться в отряде по крайней мере до тех пор, пока Владька не вступит в комсомол.
Такая уж у нас в отряде традиция.
– А если я собьюсь, когда буду торжественное обещание говорить?
– Ну, если немножко собьёшься, не беда. Но лучше не сбиваться.
– А тебя, когда принимали в пионеры, записывали на магнитофон?
– Да нет, Владька. Мы про магнитофоны в то время ещё и не слыхали.
– Ну уж.. . говорит Владька. Он подозревает, что я просто хочу уклониться от разговора.
– Как это не слыхали? Когда это было? Ты, что ли, старик?
– Не совсем старик, а всё-таки в три раза тебя постарше. Даже с хвостиком.
– Это разве много? Чепуха, - решительно заявляет он.
– Ну расскажи.
– Что?
– Как тебя принимали в пионеры.
Как это было? Я возвращаюсь памятью в детство и опять вижу очень хорошее утро девятого мая сорок седьмого года.
Проснулся я от тревожного толчка: "Не опоздал ли?" Но тут же увидел, что наши ходики вытянули стрелки в одну вертикальную линию: шесть часов. На медных стрелках и маятнике горели колючие солнечные звёзды. Солнце хлестало в окна неудержимым потоком, и тонкие шторки не могли остановить его.