Рассказы
Шрифт:
— Я придумал, — сказал Мика и потащил меня за собой по направлению к церковным столам и скамейкам. — Надо поставить их одну на другую и тогда с высоты нам будет виднее, что там происходит и кто там летает.
— Верно, — согласился я и мы принялись за работу.
Столы были поставлены один на другой, сверху на них были водружены скамейки. Получилось очень высокое сооружение, чуть не до потолка церкви. Такое могло произойти только во сне.
— Как вавилонская башня, до самого потолка, — подумалось мне.
После этого, мы утвердились на верху и глянули вниз. На фоне непроглядного подледного мрака, носилась на черных крыльях гигантская летучая мышь. Мрак вокруг нее был столь
Несмотря на слабость и легкое головокружение, ходить у меня получалось вполне нормально. К голове мне привязали тряпку, смоченную холодной водой, чтобы опухоль спала. Холод успокоил боль, мысли понемногу пришли в порядок, я смог немного поесть. За этим занятием меня застал брат Иранио. Он просунул голову внутрь кельи и затрубил своим иерихонским голосом:
— Крепкая у тебя голова и порода крепкая. Вчера еле на ногах стоял, а сегодня уже ходишь и ешь, — он выждал паузу, — Там Матео возвращается.
С тем голова его исчезла. Я в волнении вышел во двор. Даже неяркое вечернее солнце слепило после полумрака кельи. Матео тоже был уже во дворе, но никаких признаков доставленного тела я не заметил. Матео что-то объяснял отцу-настоятелю, наверное, докладывал о результатах похода. Увидев меня, отец-настоятель кивнул мне чтобы я подошел.
— Матео ничего не нашел, — несколько виновато, как мне показалось, произнес он.
Я заново описал то место, где видел тело: западный склон горы, открытая площадка, сильно загроможденная камнями, отвесная стена, язык ледника, прозрачный лед, в котором можно разглядеть камни.
— Да, все верно. Мы довольно быстро нашли это место, все было в точности, как ты говорил, но Луиджи там не было. Мы обыскали и все остальные открытые площадки на западном склоне, но там тоже пусто.
— Это ничего не значит, — вмешался отец-настоятель. — Завтра надо снова отправляться на поиски, пока есть надежда, мы должны искать.
Он обратился ко мне.
— А ты, когда окрепнешь, пойдешь туда сам и все посмотришь.
Мы разошлись подавленные более чем раньше.
— Может тебе привиделось все это, — ласково спросил меня за ужином Иранио, — ты же сам говорил, что не помнишь, как в монастырь вернулся? Ударился головой, вот и привиделось.
Мне стало обидно, что ж меня за безумца считать, если я не помню, где был несколько часов? Тихо, чтоб Иранио не расслышал, я пробормотал:
— Сами вы тут все сумасшедшие. То у вас дьявол на крыше, то ангелы. За собой бы лучше смотрели.
К сожалению, в дальнейшем, когда я совершенно оправился от полученного по голове удара, и всех тех ужасов, которые мне довелось повидать как наяву, так и во сне, и когда я снова попал на то же самое место, то никого не обнаружил там. Все было на своих местах: и гора, и валуны, и ледник, и вмерзшие
Мне было стыдно смотреть в глаза монахам, они же наоборот, старались ободрить меня, рассказывая, как однажды, после того, как брат Джузеппе свалился с дерева, где собирал яблоки, то начал просить всех вынести гроб с его телом, а то он уже пованивать начинает. Ходил и приставал ко всем, что стыдно ему перед посещающими монастырь, будто сильный запах тлена у нас, не дай бог, еще молва худая про обитель пойдет. Потом же, стараниями отца-настоятеля и молитвами братии, он отошел и над прежними своими глупостями только посмеивался. (Хотя, надо сказать, что я подчас замечал, как Джузеппе временами к чему-то внимательно принюхивается). Ну да ладно впрочем, не о том речь. Со временем, я успокоился. Поиски неудачливого ученого вскоре прекратили, так как никакой надежды на его возвращение живым или отыскание его тела уже не осталось. Жизнь монастыря вошла в обычное русло, и лишь я иногда заходил в покинутую лабораторию и сидел там в одиночестве, борясь с грустью и сильным желанием заплакать. Господи, почему же грусть так сладка? Почему грусть очищает душу не меньше, чем радость? Значит ли это, что человек приходит в мир не только для радости, но и для того, чтобы вкусить горького сока с веток древа тоски. Видимо сок этот лечит нас так же как и счастье, которое носит цвета неба и солнца. Не надо только трогать плодов и листьев древа отчаяния. Наверное это и есть один из запретных плодов внутри нас.
Отец-настоятель, хотя и делал вид, что спокоен и безупречен, на самом деле сильно переживал случившееся, чувствуя за собой вину за то, что не прекратил вовремя безрассудное строительство. Видимо для того, чтобы ни у кого впредь не возникло подобных идей, он приказал сжечь все, относящееся к постройке крыльев: макеты, чертежи, наброски и записки, в которых Луиджи объединил свои знания о полете и парении. В результате дотошного просмотра вещей, находившихся в лаборатории, часть из них была сожжена, а пепел развеяли с обрыва.
После обретения долгожданного спокойствия, возобновились исследования пола, где среди каменных дебрей, мы пытались искать знакомые черты. Со временем плиты пола стали представляться мне чем-то вроде огромного зеркала, где отражается все, что есть на свете. Я уже говорил, что здесь мы нашли изображения почти всех, кого знали. Однако за несколько лет поисков мы так и не смогли найти изображения отца-настоятеля. Мраморные узоры никак не хотели складываться в его чуть вытянутое лицо с широким лбом и стальными глазами. Мика, только беспомощно разводил руками:
— Куда он спрятался? Где схоронился? А может его здесь и нет вовсе?
— Нет, нет и нет, — отрицательно мотал головой я. — Обязательно должен быть.
За годы, прошедшие после открытия дамы с горностаем, я так поверил в наше «зеркало», что не мог и на секунду усомниться в его полноте и всемогуществе. Теперь же оставалось либо поверить, что оно не всесильно, либо выяснить, почему мы не можем найти самого старшего монаха обители. Проблема не давала мне покоя и, однажды, когда я уже почти засыпал, балансируя на тонкой грани между вымыслом и явью, я вспомнил тот страшный сон, где я видел Луиджи, летающего под ледяным полом храма и понял, что надо сделать.