Рассказы

Киселёва Мария

Николка в затруднении. Непонятная она все-таки какая-то. Совсем даже непонятная. Просто не знаешь: хорошая или нехорошая? И еще не знаешь: водиться или не водиться?

Мишка счастливый

Это хорошо, что дождь. Это здорово. Вот когда пригодится старый зонт, который чуть было не выбросили.

Мишка вышел с этим зонтом во двор и стал открывать его. Зонт вздрагивал, хлопал, как крылья большой испуганной птицы, а Мишка стоял под дождем и думал, что это здорово — такой дождь. Наконец зонт

дернулся, скрипнул спицами и раскрылся. Ну, чего еще надо? В ботинках хлюпает вода, а сверху… а уж сверху-то это всякому понятно: косые струи бьют глухой дробью в этот самый зонт, который чуть было не выбросили. Теперь он тугим парусом бьется над головой. Жалко только, что никто не видит: все разбежались. Мишка постучал в окно Толику:

— Выходи!

— Меня бабушка не пустит.

— Так она же ушла, твоя бабушка. Стоит теперь где-нибудь в чужом парадном.

— Ну тогда я галоши не найду. Куда-то бабушка убрала…

— Зачем галоши? У меня их сроду не было.

Хорошо Мишке: бабушки у него нет, галош нет, не то, что Толику.

— Ну выходи, а то дождь перестанет.

С Мишкиного зонта льется вода за воротник, на коленки, а Мишка стоит и улыбается. Опять же ему хорошо. А Толик не любит, когда на него льет, а уж за шиворот… брр… не переносит.

— Ну выходи. Боишься?

Да почему боится? Просто человек не хочет, не может, не переносит. И ботинки будут мокрые, дома все догадаются, что он по лужам ходил. Мишке-то хорошо, у него никого нет, одна тетка, и та целый день на работе.

Когда дождь стал тише, Толик взял мамин зонт и все-таки вышел.

— Не вытерпел! — закричал Мишка. — Теперь плохо льет. Давай под трубу встанем.

— Да ну… Зря только вышел. Лучше домой пойду… рисовать.

— А чего ты рисуешь?

— Да то же опять. Учитель перерисовать велел, — вздохнул Толик.

— А ты брось.

— Нельзя. Я способный.

— А гоголь-моголь ты еще ешь?

— …Не всегда.

— А ты не ешь, раз противно. Я чего не хочу, того не делаю.

— А уроки ты всегда хочешь?

— Ну, уроки надо.

— А в магазин тебя каждый день посылают, ты хочешь?

— И это надо. Сказал тоже. Не купишь — не поешь. И не каждый день. День — я, день — тетя Маня.

Мишка нагнулся и поднял кривую железку:

— Пригодится для моторки. Тот болт ты не потерял? Потерял, да? Чего молчишь?

— Его… мама выбросила.

— Ка-ак? — закричал Мишка и схватил товарища за свитер. Его зонт стукнулся о Толиков и закрылся. Мишка стоял под дождем и орал: — Такой болт выбросили! Обалдели! Где теперь найдешь такой болт?

Толик моргал и пятился к стене. Мишка отпустил его и сказал уже тише:

— Эх, ты-ы! Знал ведь, что он нужен. Как теперь делать будем?

— Я не буду… Мне глиссер купили.

— А-а, — протянул Мишка недобрым голосом, — купи-или. — И плюнул. Нет, не на Толиковы ботинки, конечно, а рядом. — Готовые — барахло. Ломаются быстро. Я свой сделаю.

— Зачем свой? Вместе будем пускать. А у нас он все равно бы не вышел, как тот, помнишь?

— Чего тот? После того я

еще делал, он знаешь, как ходил? Вот попрошу резину от шин у дяди Сергея и сделаю мотор на тыщу оборотов. Обгонит твой восьмирублевый глиссер. Тебе за восемь купили?

— Не знаю.

— За восемь двадцать. Я знаю.

А вот и дядя Сергей приехал. Он привез на грузовой машине клубнику в маленьких корзиночках. Мишка подбежал к нему и стал разговаривать. Рабочие уже открыли кузов и передавали корзиночки из рук в руки, как ведра на пожаре.

— Помогай, друзья! Получите по горсти.

Мишка бросил свой зонт в кабину и побежал помогать. Толик стоял в стороне.

— Чего же ты? — крикнул ему рабочий. — Здоровый какой…

Толик отошел от этих людей, которых он стеснялся и которые ему как-то не нравились. А Мишке было хорошо. А когда выгрузили машину и ему насыпали в газетный кулек клубники — было здорово.

— Ну садись, — сказал дядя Сергей, — до бензоколонки довезу. Садись и ты, — махнул он Толику.

— Я не хочу.

Мишка сел в кабину и высунулся в окно. Рот у него был измазан клубничным соком:

— Не бойся, обратно вместе добежим!

— Да ну…

— Что за товарищ у тебя странный! — удивился дядя Сергей. — На машине кататься не хочет, клубники не хочет…

Грузовик развернулся и поехал к воротам.

«А чего тут особенного? — обиделся Толик. — Странный…» Он остался один под раскрытым зонтом, хотя дождь давно уже кончился. И ничего он не странный… На машине он ездит часто, а от колонки идти далеко. А клубнику он просто не любит, она надоела.

Хорошо Мишке: он много чего хочет, много чего любит. Мишка счастливый.

Полчаса без мамы

— Витя, я скоро вернусь. Лешенька спит, не шуми. Если проснется, сразу покачай тихонько, а из коляски не вынимай.

Витя закивал головой, ладно, мол, понятно. Чего ему шуметь, когда он уроки делает?

Минут через десять тюлевая накидка на коляске зашевелилась. Витя подошел и стал качать. Тихонько, как мама велела. Лешка открыл глаза, глянул на Витю и заревел. Ну вот, и что за человек, только и знает реветь! При маме еще ничего, а как ее нет — беда. Витя стал трясти сильнее. Голова у Лешки качалась на подушке из стороны в сторону, но он не засыпал, а кричал все громче.

— Рева ты корова! Больше ты никто! А-а-а, ы-ы-ы, му-у! — передразнил Витя братца и приставил ко лбу из пальцев рога. Лешка на секунду перестал, послушал, а потом опять: «А-а-а!» Ух ты, жарко стало. И у Лешки волосы к вискам прилипли.

— Вылезай, рева несчастная, уроки делать не даешь!

Витя вынул брата из коляски, поставил на пол.

— Эх, подожди, босиком нельзя, — и посадил обратно. Лешка снова заревел.

— Да замолчи ты, кому говорят. Выну сейчас. Я же обуть тебя хочу. Где твои эти… как их… гусарики? — Витя ворошил подушки на диване, разбрасывал игрушки. — Да перестань! Для тебя же стараюсь, — и сам чуть не плакал. — Где гусарики!! — крикнул он наконец что есть мочи.