Рассказы
Шрифт:
Не хочу. О своей смерти я предпочел бы узнать не из новостей.
"Впрочем, все мы смертны. Помните закон Ломоносова-Лавуазье? Если где-то убыло, значит, где-то столько же прибыло. Хороший был человек Лавуазье, а туда же: закончил жизнь на гильотине. Что не мешает нам лишний раз помянуть его добрым словом: кабы не он, откуда бы мы знали, куда деваются наши денежки! На спорт они деваются. Если кто не знает, претендент на звание чемпиона мира по шахматам - наш земляк, тверичанин Алеша Авдеев. Увы, матч пришлось отложить на две недели из-за его
Я коснулся мочки уха нетвердыми пальцами. Звук угас.
Виктор задумчиво смотрел на меня. Услышал что-то?
– Ваш ребенок болен, - сказал я.
– И вы хотите его спасти.
– Браво.
– Виктор развел руками.
– Интересуетесь шахматами?
– Слышал... краем уха.
– Три года назад экс-чемпион мира Дмитрий Яковенко давал в Твери сеанс одновременной игры. Лешка один у него выиграл. Тогда за ним и началась... охота.
– То есть им заинтересовались тренеры, рекрутеры, детские психологи?
– уточнила Светлана.
– Но что же в этом плохого?
– Ребенок не создан для таких нагрузок, - равнодушно сказал Виктор.
– Сначала я его даже поощрял. Ездил с сыном по стране, возил за рубеж. Радовался, когда он побеждал на турнирах и давал пресс-конференции. Ждал в коридоре, когда нас вызывали на очередное медобследование.
Я напрягся. За Яковенко трон захватили китайцы - после того, как приняли закон об отказе от прав, в новом поколении ярких звезд просто не стало. Пловцы, стрелки, балерины... но не шахматисты. За юного гения обязаны были взяться всерьез.
– А потом нам предложили поучаствовать в тестировании нового препарата, - буднично продолжил Виктор.
– Полная безопасность, никаких противопоказаний... Фантастическая скорость: после первой инъекции Алексей обыграл суперкомпьютер за двадцать ходов. После второй у него начались кошмары. А третью я запретил.
– И тогда у вас отобрали сына?
– Не сразу. Его обрабатывали по меньшей мере полгода. Я, идиот, ходил за ним хвостом: думал, не достанут.
– Виктор на секунду прикрыл ладонью лицо.
– Довольно. Ради Лешки я подожду еще четверть часа, но у меня хватит сил выстрелить.
– Вот только зачем?
– прошептала Светлана.
– А задайте себе этот вопрос. Направите ли вы пистолет на чужих людей, если от этого зависит жизнь вашего ребенка? Или проживете еще сорок лет с чувством вины?
– Но есть же и другие пути. Пикеты, голодовки, марши протеста...
– Да?
– Виктор с любопытством посмотрел на нее.
– И что, помогает?
Светлана промолчала. Виктор несколько секунд смотрел на нее, потом кивнул и вернулся за стол.
Я обхватил руками колени. Подумать бы о чем-нибудь хорошем, светлом...
Передо мной остановились знакомые каблуки. Анжела опустилась рядом.
– Не прогоняйте меня, а?
– попросила она.
– Совсем плохо одной. Трясет,
– Садитесь.
– Я подвинулся.
– Вы, должно быть, отчаянно смелый человек, - задумчиво проговорила Анжела.
– Верите, что с вами ребенку не будет хуже, чем в интернате. Чем с родным отцом. А ведь мальчик будет сравнивать, нет? Или девочка?
– Анжела, мне неприятны ваши намеки.
– Простите. Не хотела вас задеть. Но такие мысли у вас были, верно? Страх, что вас сочтут за извращенца; неуверенность в своих силах; боязнь, что вы не поймете ребенка, а он вас...
– Все гораздо проще. В детстве я мечтал, чтобы меня забрали. Из комнаты с шестью кроватями, от тусклых ламп, от чувства голода на пятом уроке... Я не ждал молочных рек и кисельных берегов. Закуток за ширмой, кружка чая на кухне и кто-то, кто обнимет и выслушает - только и всего.
– Последнее важнее, - серьезно сказала Анжела.
– Но времена изменились. Теперь никто не живет в комнатах на шесть человек. Удобные помещения, компьютер и электронный счет у каждого ребенка, поездки за границу... вы ведь это и хотели ему дать, верно?
– И это тоже. Ему было бы с кем поговорить каждый вечер: уже немало. У меня нет отцовского инстинкта. Есть желание приютить, помочь, сберечь, защитить. Нереализованная любовь. Одиночество, в конце концов. Но сейчас...
– Я обвел рукой зал.
– Сейчас, как видите, это не имеет значения.
– А что имеет?
– спросила Анжела.
– Перед смертью? Любовь, ошибки, преступления? Вы когда-нибудь любили, Родион? Ошибались - так, чтобы было больно всю жизнь?
– Я... да. Была одна девушка...
– И вы ее бросили?
– В каком-то смысле, - я глянул за окно.
– Тогда тоже была осень. Мороз, лужи замерзали, а она носила старые туфли, купленные еще к выпускному. Денег не было совсем, стипендия кончалась через две недели. Мы подрабатывали репетиторством, но это так... копейки.
– Только не говорите, что она ушла к богатому бизнесмену, - разочарованно протянула Анжела.
– Она ушла к богатому бизнесмену, - послушно повторил я.
– Но уже потом; это не важно. А тогда мне очень хотелось купить ей теплые ботинки. И когда друзья позвали меня в донорский центр при клинике искусственного оплодотворения, я не стал отказываться.
– И сдавали вы, разумеется, не кровь.
– Еще бы. Тогда программа "Я сама" только начиналась, доноров не хватало. Платили столько, что хватило и на обед, и на ужин... и на меховые полусапожки Юлькиного размера, - я глубоко вздохнул.
– Какой же я был идиот... как Юлька плакала. А потом собралась и ушла. Вмиг.
– Так это она вас бросила? Из-за "ребенка от другой женщины"? Но как же она вас не простила, Родион? Из-за одной ошибки...
– Это не ошибка, это ребенок, - ответил я резче, чем намеревался.
– Живой, как я или вы. И я уже не могу повлиять на его судьбу.