Расссказы разных лет
Шрифт:
Кто-то говорит позади Люси:
— Полтораста лет прошло с тех пор, как срубили голову Марии-Антуанетте, а она всё еще живет в советском: фарфоре. Ее, с позволения сказать, оживляют в физиологическом растворе нашей косности. Кому нужна эта злосчастная королева? Это, кажется, Дулевский завод изощряется.
«Дурак», — думает Люся и не считает нужным обернуться. Вместе с тем, ей любопытно узнать, каков собой этот оратор. Ей хочется бросить на него уничтожающий взгляд. Она оборачивается. Спиной к ней стоят двое мужчин и рассматривают фарфор в горке. Их двое, но Люся
Досадно, что не берут залога. Люся упрашивает продавца не продавать сервиз в течение часа: она непременно возьмет его. Она спешит домой за деньгами, и спустя час сервиз в ее руках.
Чайный сервиз!
Она бережно держит его, шагая по улице, полной невнятного шума — звонков, гудков, голосов.
«На шесть персон, а всё же тяжелый», — думает Люся.
Дома она тщательно моет теплой водой каждую чашку, каждое блюдечко. Пыль, мелкие щепочки, стружки плавают на потемневшей воде. Сервиз сияет. Люся ставит его в горку, впереди остального фарфора. Так оттесняют старших детей, когда в семье появляется новорожденный. Люся прикрывает сервиз салфеткой: она сделает Петру сюрприз — покажет покупку в подходящий момент.
А Петр всё не приходит. Девять часов, десять, одиннадцать. Как можно так долго торчать на работе? Двенадцатый час. Здорово она набегалась за день, устала.
Она ложится в постель, засыпает.
Сон у нее крепкий. Ночью она никогда не просыпается. Но она часто видит странные и беспокойные сны...
Вот сервиз стоит на столе, за которым сидят знакомые, гости.
Она разливает чай. Всё просто, обычно. Но вдруг она замечает, что среди гостей много незнакомых людей. Она всматривается в мужчину, сидящего против нее. Лицо его неясно, будто в тени. Знакома она с ним или нет? Мужчина смеется, берет руками край скатерти, тянет к себе. Что он делает, сумасшедший! Сервиз ползет к нему вместе со скатертью. Мужчина делает сильный рывок, всё летит на пол с веселым и страшным звоном, рассыпается вдребезги...
Она просыпается.
«Не к добру это», — ее первая мысль в полусне.
Это звонит приятель Петра.
— Жена еще спит. Подожди здесь, в передней, — говорит ему Петр.
Он ищет деньги в шкафу (насколько он помнит, Люся их положила туда), в письменном столе, в Люсиной сумочке. Но денег нет. Тогда Петр на цыпочках подходит к Люсе, трогает ее за плечо.
— Где деньги, Люсенька? — спрашивает он шепотом.
Черные волосы выползают из-под одеяла:
— Какие деньги? — не разбирает Люся спросонья.
Петр поясняет ей.
— Но я купила сервиз! — говорит она удивленно и указывает взглядом на горку. — Посмотри!
Петр открывает стеклянную дверь горки, приподнимает салфетку. Женские чуть волоокие глаза с холодным удивлением смотрят на Петра из медальона. Алые женские рты насмешливо улыбаются. Петр выпускает салфетку из рук.
— Мы ведь пообещали товарищу, — смущенно бормочет Петр.
—
— Не год, Люся, а всего лишь два дня, — поправил Петр.
— Ну, теперь уже поздно спорить, — говорит Люся. — Извинись — и всё. Что ж еще можно сделать? — Она поворачивается к стене.
Несколько секунд Петр стоит подле кровати. И вдруг он чувствует, что щеки его начинают гореть. Дьявол, как неловко всё получилось! Петр выходит в переднюю и, путаясь, объясняет приятелю происшедшее недоразумение,
Петр рад, что лампочка в передней тусклая и не видно, как горят его щеки. Приятелю становится жалко Петра.
— Ерунда! — утешает приятель. — Достану в другом месте. Ты чего нос повесил, балда? — Он протягивает руку Петру. — Ну, мне надо бежать. До свиданья!
Петр чувствует себя провинившимся школьником.
Вечером, придя с работы, Петр чрезмерно внимательно читает газету.
— Ты, кажется, недоволен сервизом? — спрашивает Люся, поглядывая на него исподлобья.
— Не сервизом, — говорит Петр, не отрывая глаз от газеты, — а тем, что мы подвели товарища.
— Надо было являться вовремя. Барин какой! — Люсю начинает раздражать этот неизвестный товарищ. Товарищи уже не впервые становятся между ней и Петром. Она обычно сдерживает себя, но всему есть предел. Люся хочет подать Петру чай, но руки ее не двигаются.
— Любой товарищ тебе, по-видимому, дороже меня, — говорит она обиженным тоном.
— Не любой, — говорит Петр, — а мой старый товарищ, с которым мы вместе служили в армии.
— Что-то я не часто видела его у тебя. Но когда нужны деньги — он здесь с утра, пожалуйста.
— Люся! — укоризненно говорит Петр.
— Я знаю, что меня зовут Люся, — говорит она упрямо.
— Но пойми, Люся, у него и без нас хватает работы...
— Я тоже работаю, — раздраженно прерывает она Петра.
Как он смеет говорить, что она не работает? — возмущена Люся, хотя Петр вовсе и не говорил этого. Она чувствует, что заплачет. Так вот какова благодарность за то приятное, что она хотела доставить ему. Она встает из-за стола, идет к дивану.
— Какое свинство, какое свинство... — шепчет она, поднося платочек к глазам. Сквозь слёзы она всё же видит, что Петр продолжает сидеть за столом. Она всхлипывает. По спина Петра неколебима. Очевидно, он снова уткнулся в газету. Тогда Люся начинает плакать навзрыд.
Да, она теперь окончательно убедилась, что сны не обманывают ее: разбитая посуда — недобрый сон.
Первые слёзы — что капли осеннего дождя: стоит им появиться — вслед за ними хлынут потоки. А поводы? Ну, поводов всегда найдется достаточно: остывший обед, «на который потрачено так много сил»; пересохшие котлеты; невозможность приобрести необходимую в хозяйстве вещь; «вечное торчание мужа на работе». Разве мало есть поводов, чтобы слезам — как это им надлежит — струиться из глаз?
— Люся, — говорит Петр, когда стрелка барометра стоит на «ясно», — ты еще так молода, хватит возиться с хозяйством, расстраиваться по пустякам. Надо найти какую-нибудь настоящую работу.