Расссказы разных лет

Вайсенберг Лев Маркович

— Когда выяснилось, что Анна Львовна жива, я откровенно написал ей, что женился. Она не ответила мне, а затем и вовсе перестала писать.

— А давно вы писали ей? — спросил Баринов, стараясь установить, знает ли Ефимов о его отношениях с Анной Львовной.

— В сорок втором году, летом.

«Не знает», — заключил Баринов, снова вспомнив, что встречался с Анной Львовной лишь с осени того года.

И тут же ему стало ясно другое: Анну Львовну толкнули к нему обида и оскорбленная гордость женщины. Стало ясным и то, почему она избегала говорить о своей семье

и почему так скоро и решительно его оставила. Правда, он и тогда почувствовал, что тут нечто большее, чем женский каприз, и не противился разрыву.

— Матери своей Анна Львовна писала, — неожиданно вставила Людмила Ивановна, точно давая понять мужчинам, на чьей стороне ее сочувствие.

— Да, — кивнул Ефимов, — и посылала девочкам продукты, подарки. Но она строго-настрого запретила матери давать читать мне ее письма.

— Откуда ж вы знаете, что она была со мной в одной части? — спросил Баринов.

— Простая случайность: мы познакомились с Людмилой Ивановной в одном доме и, разговорившись, установили это. Я поделился своими горестями.

Людмила Ивановна добавила:

— Мне хотелось помочь Сергею Михайловичу, и я собралась было спросить тебя об Анне Львовне в письме, но тут ты сам сообщил, что возвращаешься домой.

— Я очень ждал вас, приходил к Людмиле Ивановне почти каждый день, — сказал Ефимов.

«Так вот что заставило «доброжелателя» настрочить мне это гнусное письмо!» — подумал Баринов с облегчением и заметил:

— Мой отъезд задержался — не отпускали.

Ефимов вздохнул:

— Со стороны Анны Львовны было, конечно, жестоким оставлять меня без всяких вестей о себе, но мне б не хотелось, чтоб вы о ней дурно думали... Я, во всяком случае, ей не судья.

«Не судья»... — повторил про себя Баринов, дивясь последним -услышанным словам, — столь точно они выражали то, что он сейчас подумал о себе.

Ефимов сидел с поникшей головой, рассеянно помешивая ложкой остывший чай. Недружелюбное чувство, какое Баринов недавно ощущал к нему, рассеялось: не подсудимый, кого он так недавно готов был судить, и не судья, казалось, готовый судить его самого, а скорее товарищ, запутавшийся, страдающий человек, которому хотелось протянуть руку помощи.

— Чем же я могу вам помочь? — участливо спросил Баринов.

— Расскажите мне об Анне Львовне всё, что вы знаете...

И Баринов рассказал.

Он рассказал, какой мужественной показала она себя в суровых условиях войны, как быстро освоилась с трудной работой в военном трибунале, была награждена орденом. Рассказал, какой она хороший, чуткий товарищ, как теплым словом умела ободрить в тяжелую минуту, как ухитрялась порой состряпать что-нибудь повкусней и угостить товарищей. Он рассказывал так подробно, словно читая книгу ее жизни, страницу за страницей, и лишь пропустив одну из них, которую не следовало вспоминать.

— Мне приятно, что вы так отзываетесь об Анне Львовне, — растроганно сказал Ефимов.

В передней, оставшись наедине с Бариновым, прощаясь, он дружелюбно сказал:

— Хорошо, что вы вернулись. Я рад за вас и за Людмилу Ивановну. И еще... — Он застенчиво

улыбнулся. — Моя новая супруга ревнует меня к Людмиле Ивановне, — она знает, что я здесь часто бываю, а объяснить ей истинную причину этого я, как вы сами понимаете, не могу.

— Погодите... Одну минутку... — сказал Баринов. Он вернулся в комнату и тотчас появился с письмом в руке.

Ефимов пробежал письмо.

— Да, — сказал он, опуская глаза. — Вы не ошиблись.

— Откуда она узнала мой адрес?

— Ну, это меня не удивляет... — ответил Ефимов, махнув рукой и закрывая за собой входную дверь.

Баринов и Людмила Ивановна остались одни.

Он снова сидел рядом с ней, снова держал в своих руках ее руки. Они говорили о том, о чем говорят муж и жена, долго не видевшие друг друга, перемешивая важное и большое с незначительным и случайным. Четыре года не видел Баринов жену, и эти годы лишений, тревог и ожидания оставили следы на ее лице, но ему показалось, что жена его хороша, как в тот вечер, когда он встретился с ней впервые...

Давно уже спал мальчик. Уснула и Людмила Ивановна. Но Баринову не спалось. Он лежал с открытыми глазами, стараясь разобраться в происшедшем.

Письмо оказалось выдумкой, а его отношения с Анной Львовной остались тайной. А ведь всё могло обернуться по-другому. Он вспомнил печальный взгляд девочек на фотографии.

Казалось, всё окончилось благополучно.

Почему же так долго не мог он уснуть в эту ночь, дома, в своей семье? Почему его радость была неполной? Почему вместе с верой в лучшую жизнь возникло желание быть этой жизни достойным?

1946 год

ПОДАРОК

Дважды в день — по дороге в школу и возвращаясь — Женя останавливался перед витриной комиссионного магазина.

Фарфоровые сервизы, бронзовые статуэтки, пишущие машинки, картины, фотоаппараты — чего только не было за толстым стеклом витрины!

Но взгляд Жени властно притягивало иное — микроскоп, стоявший на светло-желтом ящике-футляре, словно гордая птица над гнездом.

Кто из нас, хоть однажды взглянув в окуляр микроскопа, не дивился причудливому миру, открывающемуся сквозь волшебное стекло? Жене казалось: нет большего счастья, как вторгнуться в этот мир, полный чудес, изучать его, делать замечательные открытия на пользу человечества. Над столиком Жени висели портреты Мечникова и Пастера.

Ольга Павловна поощряла увлечение сына. Часы, проведенные в кружке юннатов, не мешали его школьным занятиям и доставляли мальчику радость. Какой бодростью веяло от всей его фигуры, когда он возвращался из кружка! Распахнутое пальто, сдвинутая на затылок шапка, сияющие серые чуть близорукие глаза. Как напоминал он в эти минуты своего отца, ее мужа...

Ольга Павловна помнила хмурый осенний день сорок первого года. Печальный день! В неурочное время муж вернулся с работы и сообщил, что уходит на фронт. Она не сразу поняла, — ведь по слабости зрения, он был освобожден от призыва в армию. Оказалось, он записался добровольцем.