Расссказы разных лет
Шрифт:
— Хотите, я подарю свой микроскоп кружку?
От неожиданности предложения все смолкли, переглянулись. Первым пришел в себя Володя.
— А что скажет мать, когда узнает? — спросил о».
— А что она может сказать? — воскликнул Женя тем грубоватым тоном, каким часто говорят о родителях подростки, когда хотят подчеркнуть свою возмужалость, независимость.
— Ох, Женька, смотри — влетит тебе! — предупреждающе выкрикнул кто-то из задних рядов.
Женя небрежно махнул рукой:
— Микроскоп — мой, целиком и полностью. Хочу —
— А ты не врешь? — усомнился тот же голос из задних рядов.
— Даю честное комсомольское!
Юннаты снова переглянулись. Доводы Жени всех легко убедили, даже Володю.
— Ну, если так... — сказал он растроганно и протянул Жене руку. — От имени кружка — спасибо!
Мальчики стали качать Женю, подбрасывали в воздух. Этим и был завершен торжественный акт передачи микроскопа кружку.
Спустя несколько дней Ольга Павловна спросила:
— Женя, я что-то не вижу микроскопа — где он?
— Я оставил его в кружке, — ответил Женя уклончиво.
— Смотри, как бы его не испортили, — обеспокоилась Ольга Павловна.
— Да что ты, мамочка!..
Однажды, когда Жени не было дома, зашел Володя.
Ольга Павловна предложила ему дождаться Женю.
— Как тебе понравился Женин микроскоп? — спросила она.
— Лучшего я и не видал! — воскликнул Володя. — Ах, Ольга Павловна, если бы вы знали, как Женя удружил нам своим подарком!
— Подарком? — Ольга Павловна удивленно подняла бровь.
— Дело в том... — смущенно пробормотал Володя, поняв, что сказал лишнее, но Ольга Павловна прервала его:
— Я хочу знать, подарил ли Женя свой микроскоп или только дал его в пользование кружку?
Глаза ее смотрели испытующе строго, и Володе не оставалось ничего иного, как признать:
— Подарил... — Он видел, что Ольга Павловна недовольна, и принялся выгораживать Женю, сказав, что авторитетом старосты кружка он уговорил Женю отдать микроскоп.
Но Ольга Павловна не слушала его.
Когда Женя вернулся, Володи уже не было.
— Ты почему отдал мой подарок? — спросила Ольга Павловна.
— Кружку такой микроскоп нужнее, чем мне, — ответил Женя, чувствуя, что надвигается беда.
— Я подарила его не кружку, а тебе! — сказала Ольга Павловна, подчеркивая последнее слово. — Почему ты не спросил моего разрешения или хотя бы совета?
— Но, мамочка! — воскликнул Женя не то с удивлением, не то с досадой. — Ведь когда ты его мне подарила, ты сама сказала что он мой, целиком и полностью, и значит, я имею право им распоряжаться, как хочу. Разве не так? Скажи сама!
Ольга Павловна молчала.
Да, пожалуй, так. Она сама подтвердила это нелепое «целиком и полностью» и, значит, незачем теперь упрекать мальчика. Ко всему, он не продал свою вещь, как это нередко случается с мальчишками, когда им нужны деньги на кино, на папиросы или еще на что-нибудь. В сущности, он отдал свою собственную вещь для дела, которым увлечен. Нет, положительно,
Так говорил в Ольге Павловне разум. Но кто-то в глубине ее сердца шепнул:
«Какой у тебя нечуткий сын! Отдать твой, твой подарок!»
Она почувствовала себя обиженной, оскорбленной.
— Работу но математике вернули? — спросила она, стараясь заглушить в себе обиду.
Женя молча положил тетрадь на стол. Ольга Павловна быстро перелистала ее, взглянула на отметку. Нет, Жене сегодня положительно не везло! К обычным гордым пятеркам сегодня примкнула жалкая тройка!
— Не густо, — сказала Ольга Павловна.
— А мне хватает и тройки! — ответил Женя, резким движением взяв тетрадь со стола.
Ольга Павловна молча пожала плечами, принялась печатать на машинке.
Перед тем как лечь спать. Женя по обыкновению подошел к матери пожелать ей доброй ночи, поцеловать. Как непривычно холодно ответила она ему в этот вечер!
«Ах, так! — подумал Женя. — Ты еще считаешь себя правой! Ну, ладно же!..»
На следующий вечер Женя к Ольге Павловне не подошел.
«Не пожелать мне доброй ночи, не поцеловать — такого еще никогда не было!» — думала она, лежа в темноте с открытыми глазами.
Обычно вечерами они подолгу беседовали. Сын делился с матерью событиями своей мальчишеской жизни. Мать была внимательной слушательницей, доброй советчицей. Она также делилась с ним — сын был уже взрослый мальчик, мог многое понять. А с этих недобрых дней они обменивались лишь короткими словами о самом необходимом. Особенно избегали они касаться кружка и всего с ним связанного. Порывистый, незлопамятный, Женя не раз принимался рассказывать о кружке, но всякий раз обиженный взгляд матери и холод во всем ее облике сковывали его.
Как-то Ольга Павловна рассказала о своей обиде на сына старушке соседке.
— Теперешние дети родителей не почитают, — угрюмо сказала та. — Для нас слово отца или матери было законом. А теперь все дети эгоисты, стиляги, не жалеют ни отца, ни мать, только знают, что думают о себе.
— Да, — печально согласилась Ольга Павловна. — Даже мой Женька растет таким.
В глазах окружающих всё в жизни Ольги Павловны и сына казалось таким же, как прежде. Ольга Павловна следила, чтобы Женя вовремя поел, заботилась о его одежде, просматривала его тетради. Но Жене казалось, что мать, делает всё это, словно не замечая его присутствия. Дома он стал чувствовать себя лишним, чужим.
А в школе, в кружке юннатов, напротив, всё шло хорошо.
Однажды, вернувшись из школы, Женя застал Ольгу Павловну сидящей за столом и штопающей его свитер. В ее взгляде не было сейчас натянутости и холода, и Женя, подойдя к ней и положив руки на спинку стула, тихо спросил:
— Ты всё еще сердишься на меня?
Ольга Павловна, не отрываясь от работы, с Преувеличенным удивлением спросила:
— А разве ты чем-нибудь меня обидел?
— Ты недовольна, что я отдал микроскоп?