Рассуждения о Франции
Шрифт:
12. Какое бы то ни было собрание людей не может образовать нацию; такое предприятие превосходит по безумству даже то, что все Бедламы вселенной могут породить самого абсурдного и самого сумасбродного. [133] (стр.86 >)
Подробно доказывать это предположение после уже высказанного мною означало бы, как мне кажется, неуважение к людям сведущим и слишком большую честь невеждам.
13. Я говорил об одной главной черте истинных законодателей; а вот другая такая черта, которая весьма примечательна и о которой легко можно было бы написать целую книгу. Состоит же она в том, что эти законодатели никогда не являются теми, кого называют учеными мужами, что они ничего не пишут, что они действуют, опираясь более на инстинкт и на побуждение, чем на рассудок, что у них нет иного орудия действия, как только некая духовная сила, которая смиряет воли подобно ветру, гнущему траву.
133
Е necessario che una solo sia quello che dia il modo, e della cui mente dipenda, qualunque simile ordinazione. Machiavel., Disc. sopr. Tit.-Liv.. lib.I, cap.IX. (Прим.
«…совершенно необходимо, чтобы один-единственный человек создавал облик нового строя и чтобы его разумом порождались все новые учреждения». — Н. Макиавелли. Рассуждения о первой декаде Тита Ливия. Кн. I, гл. IX (пер. Х. Хлодовского).
Показывая, что это соображение есть лишь часть общей истины исключительнейшей важности, я мог бы высказать интересные вещи, но я опасаюсь уйти в сторону: я предпочитаю обойтись без промежуточных ступеней и прямо перейти к итогам.
Между теорией политики и законодательством существует такая же разница, как между поэтикой и поэзией. Знаменитый Монтескье в общей шкале умов является по отношению к Ликургу тем, чем является Батте [134] по отношению к Гомеру или Расину.
134
Аббат Шарль Батте (1713–1789) был известен своими работами по риторике и своими переводами; в частности, он перевел на французский язык поэтические произведения Ариосто и Горация.
Более того: оба эти дарования положительно исключают друг друга, как это обнаружил пример Локка, сильно споткнувшегося тогда, когда ему пришло в ум желание составить законы для американцев. Я видел, как один великий любитель Республики серьезно сетовал на то, что Французы не заметили в произведениях Юма работы под названием Проект совершенной Республики. — О coecas hominum mentes!. [135] (стр.87 >)
Если перед вами оказывается обычный человек, обладающий здравым смыслом, но никогда и ни в каком жанре не проявивший какого-либо внешнего признака своего превосходства, то вы отнюдь не в состоянии утверждать, что он не может быть законодателем. Нет никакого основания сказать да или нет; но если речь идет о Бэконе, о Локке, о Монтескье и т. д., то говорите нет без колебаний; поскольку явленный уже ими талант доказывает, что иной дар у них отсутствует. [136]
135
О люди, слепые умом (лат.).
136
Платон, Зенон и Хрисипп оставили после себя буквы и слова; но Ликург оставил деяния (Плутарх, Жизнь Ликурга). Нет ни одной разумной идеи в мире морали и политики, которая укрылась бы от здравого смысла Плутарха. (Прим. Ж. де М.). Этого примечания нет в рукописи, оно добавлено в издании 1821 г.
Естественным представляется приложение принципов, изложенных мною выше, ко французской конституции; но уместно рассмотреть ее с особой точки зрения.
Самые великие противники французской Революции чистосердечно должны согласиться с тем, что Комиссия Одиннадцати, которая выработала последнюю конституцию, судя по всем внешним признакам, обладает большим умом, чем ее произведение, и что она, может быть, сделала все, что могла сделать. Для письменной обработки Комиссия располагала противоречивыми материалами, которые не позволяли ей следовать принципам; и одно лишь разделение властей, хотя и разделять их будет, вроде, только стенка, [137] является все же прекрасной победой, одержанной над предубеждениями нынешнего дня.
137
Ни в коем случае оба Совета не могут собираться в одном и том же зале. — Конституция 1795 г., раздел V, ст.60. (Прим. Ж. де М.).
Но речь идет только о достоинстве, внутренне присущем конституции. В мой замысел не входит изыскание особых изъянов, которые удостоверяют нас в том, что она не может быть прочной; вообще, все в этом (стр.88 >) отношении было сказано. Я укажу лишь на ошибку в теории, которая послужила основой этой конституции и которая ввела в заблуждение Французов с самого начала их Революции.
Конституция 1795 года, точно так же, как появившиеся ранее, создана для человека. Однако в мире отнюдь нет общечеловека. В своей жизни мне довелось видеть Французов, Итальянцев, Русских и т. д.; я знаю
Имеется ли такая страна во вселенной, где нельзя было бы встретить нечто вроде Совета пятисот, Совета старейшин и Директории с пятью членами? Эта конституция может быть предложена любым человеческим общежитиям, начиная с Китая и кончая Женевой. Но конституция, которая создана для всех наций, не годится ни для одной: это чистая абстракция, схоластическое произведение, выполненное для упражнения ума согласно идеальной гипотезе(б) и с которым надобно обращаться к общечеловеку в тех воображаемых пространствах, где он обитает.
Что же есть конституция? не является ли она решением следующей задачи?
При заданных населении, нравах, религии, географическом положении, политических отношениях, богатствах, добрых и дурных свойствах какой-то определенной нации найти законы, ей подходящие.
Однако эта задача не была даже поставлена в конституции 1795 года, которая помышляла лишь об общечеловеке. (стр.89 >)
Все вообразимые доводы объединяются ради установления того, что божественная печать не коснулась этого произведения. — Это всего лишь тема. [138]
138
В старинном значении речи, сочиняемой школьником на заданную тему.
Таким образом, уже в настоящий момент — сколько признаков разрушения!
Глава седьмая.
ПРИЗНАКИ НИЧТОЖЕСТВА ВО ФРАНЦУЗСКОМ ПРАВЛЕНИИ.
(стр.102 >) Законодатель подобен Создателю: он трудится не вечно; он производит на свет, а затем отдыхает. У всякого истинного законодателя есть своя Суббота, и прерывность — его отличительная черта; таким образом Овидий изрек истину первостатейную, когда сказал:
Quod caret alterna recquie durabile non est. [139]
139
Her., IV, 89.
«Прочности первый залог — положенья обратного отдых». — Овидий. Героини. IV, 89 (пер. с лат. Ф.Ф. Зелинского).
Если бы совершенство было уделом человеческой природы, то всякий законодатель выступал бы лишь единожды; хотя все наши произведения несовершенны и по мере повреждения политических учреждений Суверену приходится идти им на помощь с новыми законами, но все же человеческое законодательство приближается к своему образцу путем той прерывности, о которой я только что говорил. Отдых столь же его возвышает, что и первоначальное дело: чем больше оно совершает работы, тем более его произведение является человеческим, то есть непрочным.
Обратитесь к трудам трех национальных собраний Франции — какое необыкновенное количество законов!
Начиная с 1 июля 1789 года и по октябрь 1791 года, национальное собрание приняло их в числе: 2557.
законодательное собрание за одиннадцать с половиной месяцев приняло: 1712. (стр.91 >)
Национальный Конвент, с первого дня Республики и по 4 брюмера 4-го года (26 октября 1795 г.), за 57 месяцев, принял: 11210.
ИТОГО — 154792. [140]
Я сомневаюсь, что три рода Королей Франции произвели на свет собрание такой силы. Когда размышляешь об этом бесконечном количестве законов, то испытываешь поочередно два весьма различных чувства: первое есть восхищение или, по меньшей мере, удивление; вместе с г-ном Бёрком [141] удивляешься тому, что эта нация, легкомыслие которой вошло в пословицу, породила столь упорных тружеников. Здание этих законов есть творение Атлантово, вид которого ошеломляет. Но удивление сразу же переходит в жалость, когда подумаешь о ничтожестве этих законов; и тогда видишь лишь детей, которые убиваются ради построения огромного карточного дома.
140
Этот подсчет, произведений во Франции, привела одна иностранная газета в феврале 1796 г. Это число — 15479 законов за менее чем шесть лет — мне уже казалось весьма правдивым, пока я не обнаружил среди моих записей утверждение одного весьма любезного журналиста, безусловно полагающего в своих блестящих листках (Котидьен за 30 ноября 1796 г., № 218), что французская Республика обладает двумя миллионами и несколькими сотнями тысяч напечатанных законов и миллионом восьмистами тысячами ненапечатанных законов. — Что касается меня, то я с этим согласен. (Прим. Ж. де М.)
141
В своих Размышлениях о революции во Франции, 1790.