Рассвет над морем
Шрифт:
В эту минуту к нему подошел какой-то гимназист и поставил ногу на подставку. Но Сашко спихнул его ногу и громко захлопнул крышку ящика.
— Шабаш, карандаш! Иди свои уроки учить! А башмаки пусть тебе мама чистит…
В самом деле, был уже вечер, солнце давно село за лиман, а с наступлением вечера Сашко должен был шабашить.
Он закинул свой ящичек на ремне через плечо и, насвистывая «На Молдаванке музычка играет…», почти бегом направился к Ланжерону. Отец уже должен был вернуться с вечернего лова и надо было с отцом мириться. Нашкодил, конечно, старик, но как-никак — отец.
В это время за углом
Запыхавшись от быстрой ходьбы, он скороговоркой произнес, оглянувшись предварительно, чтоб никто не услышал:
— Парнишка со второй линии связи не был предупрежден. Но связь первой линии, у Фанкони, только что провалилась. Собственно связист не провалился, но вынужден был оттуда уйти, потому что оставаться там опасно: облава! Связь первой линии — я. И я даю вам явку: табачная лавочка возле молочной «Неаполь». Мы вас ожидаем, Иван Федорович. Видите, я вас знаю. Если вы мне всё еще не верите, я назову и себя. Вас должны были обо мне предупредить. Я — Котовский.
Явку получили двое большевиков: Иван Федорович Смирнов, он же «Николай Ласточкин», и Галина Мирошниченко, она же «Галя». По поручению Центрального Комитета РКП (б) они прибыли в Одессу для руководства местным Подпольем в борьбе против сил контрреволюции и интервентов.
Глава вторая
Консул Франции с особыми полномочиями по Украине мосье Эмиль Энно прибыл еще третьего дня.
Небольшое, но быстроходное и элегантное спортивное судно — яхта с парусной оснасткой фрегата и мощным дизель-мотором — появилось в виду Одессы вечером и бросило якорь на рейде.
Яхта была под французским штандартом, и население города высыпало на берег — смотреть на французский десант.
Прошел слух, что это легкокрылое спортивное суденышко — флагман крупной эскадры тяжелых броненосных кораблей.
В таком парадоксальном несоответствии одесские «мудрецы» и львы петербургских великосветских салонов, ныне ставшие табором у спасительных одесских берегов, усматривали галантное проявление типичного французского остроумия и легкомыслия. Милые шутники, двинув огромную и могучую армаду, с тонким юмором подчеркивали увеселительный характер своего боевого похода. За яхтой-флагманом должны были прибыть на одесский рейд пятьдесят крейсеров, линкоров и субмарин.
Береговой телеграф — речь идет не о пустомелях и сплетниках приморских бульваров, которые сами выдумывают и сами же распространяют несусветные слухи, а о вполне реальном прямом проводе «Англо-черноморского телеграфного агентства» — уже принес известия из других пунктов черноморского и азовского побережья: в порты Батума, Новороссийска и Ростова прибывала английская эскадра, в севастопольскую бухту вошли французские и итальянские корабли. Вымпелы американских, английских, французских и итальянских судов проходят через Босфор и держат курс на порты Черного моря.
Всю ночь напролет на мачте французской яхты, бросившей якорь на рейде, будоража население Одессы, вспыхивали и гасли сверкающе-синие огоньки. Искровой радиотелеграф яхты держал связь с Константинополем.
Представитель военного командования союзных армий генерал Бартелло, находившийся в рубке
Ответ пришел не сразу, а уже поздней ночью — после консультации генерала Франшэ д’Эспрэ, находившегося в Константинополе, в Турции, с представителем Франции в ранге посла, мосье Сен-Олером, который в Яссах, в Румынии, возглавлял дипломатический корпус союзнических стран на Ближнем Востоке и юге Европы.
Военному представителю Антанты предписывалось временно — до получения указаний из Парижа — воздержаться и на российские берега не сходить. Консулу же Франции с особыми полномочиями, как гражданскому представителю правительства, предлагалось сойти на берег немедленно, не дожидаясь выяснения вопроса по военной линии, однако судна не швартовать и держать его покуда на рейде. Высадку консулу рекомендовалось произвести не корабельным шлюпом, а средствами местного портового транспорта: этим надлежало подчеркнуть, что консул не имеет отношения к военной администрации, что он только дипломатический представитель и прибывает как гость страны.
Катер начальника одесского порта еще с вечера егозил на волнах у парадного трапа яхты.
Но консул Франции с особыми полномочиями решил, что во имя государственного престижа и для соблюдения дипломатического этикета ему подобает сойти на берег только после завтрака.
Он появился у борта яхты точно в десять вместе с женой.
Утро было серое и туманное — типичное для Одессы во второй половине ноября, но с моря уже тянуло ветерком, и через часок-другой — что тоже типично для одесского климата — несомненно, должно было выглянуть солнце. День обещал быть ясным и теплым. Волнение на море утихало, судно покачивала медленная, ленивая зыбь, прибой у берега ложился длинными спокойными полосами.
Мосье и мадам Энно еще в иллюминаторы кают-компании вдосталь нагляделись на береговой пейзаж — на величественную панораму прекрасного приморского города, импозантного и ласкающего взгляд даже сквозь дымку туманного осеннего утра.
Ни мосье Энно, ни мадам Энно не были особенными любителями природы или ценителями красоты, однако, остановившись у трапа, на виду команды катера, они сочли нужным на мгновение застыть с выражением крайнего восхищения открывшимся видом.
Мадам Энно даже слегка вскрикнула — так, чтоб услышали на катере внизу, и вслед за тем порывисто вздохнула, чтобы снизу, с катера, отчетливо обрисовался на фоне неба общий контур ее грациозной фигуры.
Мадам Энно придерживалась взгляда, что красивая женщина должна производить впечатление с первого шага, независимо от того, кто на нее смотрит и вообще смотрит ли на нее кто-нибудь. Быка, говорила она, надо сразу брать за рога. Кто был бык и о каких рогах шла речь, этого мадам не считала нужным комментировать.
Но бриз подхватил полы манто, отвернул их и пробежал по телу холодными струйками. Мадам Энно поспешно запахнула полы и поежилась. Это поеживание тоже имело свое символическое значение: оно должно было засвидетельствовать заранее перед всеми, кто ее видел, деликатность и изнеженность ее натуры и вообще ее нерасположение к каким бы то ни было жизненным невзгодам.