Рассвет над морем
Шрифт:
Подошли также с приветствиями, не называя организаций, которые они представляли, так как за них говорили уже их имена, граф Гейден, граф Капнист, граф Бобринский, князь Урусов, барон Меллер-Закомельский и лидер «черной сотни» Шульгин.
Подошел и назвал себя — он стоял все время несколько в стороне от остальных — и представитель «украинской громады и просвиты» доктор Луценко.
Держался он в стороне потому, что все остальные высокие особы относились к нему с нескрываемым пренебрежением: «громада» [12] и «просвита» [13]
12
Громада — буквально общество. В те годы — наименование националистической организации.
13
«Просвита» — самодеятельные культурно-просветительные организации до революции. В годы революции — буржуазно-националистические организации.
Мосье Энно крепко пожал все шестнадцать рук и шестнадцать раз приветливо произнес:
— Аншантэ! [14]
Градоначальник сказал:
— Приветствовать вас, мосье, собрались именитые граждане города и представители самых влиятельных организаций земли русской. Представитель городской думы — так сказать, высшего органа местной гражданской власти — прибыть для приветствия не мог, так как только вчера я эту самую думу разогнал.
Он раскатился оглушительным хохотом, и хохот этот снова отозвался даже в переулках за пакгаузами.
14
Очарован, весьма рад (франц)
Именитые граждане тоже заулыбались.
Мосье Энно на всякий случай произнес:
— Аншантэ!
Он приготовился было произнести небольшой спич о «высоких идеалах мировой цивилизации», о вожделенном расцвете мировой торговли и промышленности, о давних культурно-экономических связях Франции и России и об их общих духовных интересах в деле процветания обеих стран, — такая речь была бы вполне уместна для данного случая. Однако мосье Энно тут же сообразил, что он полномочный дипломатический представитель, а немногословие есть не только украшение дипломата, но и первейший принцип. Поэтому он промолчал.
Но именитые граждане продолжали стоять в ожидании. Они хотели услышать слово полномочного представителя Франции и всей Антанты, прихода которой они заждались здесь, в своем последнем пристанище на берегу Черного моря, на последнем клочке Российской империи. Они ждали авторитетного заявления немедленно и тут же, не сходя с места.
Молчание становилось неловким, надо было хоть что-нибудь сказать, и мадам Энно незаметно наступила каблучком на носок башмака мосье Энно.
Мосье Энно сразу же заговорил:
— Господа! Я прошу простить мне незнание прекрасного русского языка, языка графа Толстого, поэта Пушкина и Аркадия Аверченко. Но моя супруга, — он взял руку мадам Энно и галантно поцеловал кончики пальцев, — владеет вашим изумительным языком в совершенстве и будет для меня всегда любезным переводчиком в наших с вами дружеских беседах.
Мадам Энно мило улыбнулась и тут же пересказала эту тираду по-русски, не прибавив от себя ни единого слова и только
Градоначальник немедленно прогремел:
— О, я уверен, что мы с вами найдем здесь общий, интернациональный язык франко-русских государственных интересов!
Мосье Энно произнес «аншантэ», но именитые граждане продолжали стоять, не двигаясь с места.
Они упорно ждали заявления.
Тогда мадам Энно — она прекрасно разбиралась во всех тонкостях этикета и понимала всю неловкость пауз в великосветском разговоре — прощебетала:
— Союзники приходят сюда, господа, только для того, чтобы ликвидировать здесь пагубное немецкое влияние.
Эту фразу она слышала и в Яссах, в кулуарах дипломатических миссий, и в Константинополе, на банкетах военного командования, и в Париже, за кулисами министерства иностранных дел, которое ныне спешно готовилось к мирной конференции держав — победителей Германии. Эта фраза была заготовлена консулом Энно и для начала своей верительной речи перед украинским правительством в Киеве.
Почему бы не порадовать ею и именитых граждан города Одессы?
Мадам Энно прощебетала эту фразу по-русски, мило улыбаясь, и даже не побеспокоилась, хотя бы для приличия, повторить ее и по-французски — якобы для мосье Энно.
Но именитые граждане продолжали стоять и по-прежнему молча ждали чего-то.
То, что заявление это было сделано супругой консула, а не самим консулом, и, таким образом, можно было воспринимать его как неофициальное, — это никого не тревожило: люди были все опытные и искушенные в вопросах политики и отлично понимали, что жена консула в такой же мере дипломатическая особа, как и он сам, а иной раз, случается, и более. Однако что же дальше? Ликвидировать немецкое влияние? Куда ни шло, можно ликвидировать. Но ведь именно силой немецкого оккупационного оружия они все тут до сих пор и удерживались, как раз немецкое влияние и охраняло до сих пор их интересы. Какое же влияние будет блюсти их интересы теперь, силой чьего оружия они удержатся здесь и впредь? И вообще — что будет дальше?
Но мадам Энно очаровательно улыбнулась, кивнула и решительно направилась к градоначальницкому автомобилю, который, фыркая, ожидал перед павильоном.
Мосье Энно поспешил следом, взмахнув над головой котелком. На ходу мосье Энно укоризненно прошептал:
— Но, мой друг, эту фразу мы должны были произнести в Киеве…
— Помолчите! — прошипела мадам Энно, не стирая с лица чарующей улыбки. — Мы приехали сюда не для того, чтобы дураками стоять перед людьми. Нет ничего хуже паузы в разговоре. Запомните это! И вообще вы можете делать все, что вам заблагорассудится, но в вопросах дипломатических извольте полагаться на меня!..
Они уже подошли к машине, и градоначальник собственноручно открыл перед ними дверцы:
— Прошу, мадам! Прошу, мосье! С вашего разрешения, — сказал он, садясь следом за консулом и его женой в открытую машину, — мы доставим вас сейчас в наш лучший отель и потом уже обмозгуем, где найти вам подходящие и соответствующие вашему дипломатическому рангу апартаменты.
— Нет, нет! — заволновался мосье Энно и даже поднялся с места. — Что вы! Сразу на вокзал!
— Как так на вокзал? — удивился градоначальник, тоже поднимаясь с места, на которое уже было уселся.