Рассвет над морем
Шрифт:
— Ну что вы, Иван Федорович! — смутился Котовский. — Что за разговор? Давайте ваше поручение — и квит… Вы же пришли со спешным заданием. Что я должен сделать?
— Милый мой! — удивился, даже пришел в ужас Ласточкин. — Как что? Да я ведь полчаса только о том и толкую! Оружие нужно, Григорий Иванович! Много оружия! Ваши лимонки и пистолеты — это отлично! Но, во-первых, их мало — нужно в сто раз больше. А во-вторых, не пистолеты и лимонки нужны. Нужны винтовки, пулеметы, пушки! Чтобы вооружить батальоны и полки рабоче-крестьянской армии! Не сто смельчаков, а тысячи и десятки тысяч рабочих и крестьян
Котовский схватил Ласточкина за плечи.
— Так, значит, восстание? Все-таки восстание?
— Безусловно! — добродушно ответил Ласточкин. — Только восстание. Да ведь я же вам об этом полчаса толкую: нам надо здесь поднимать восстание! Только не восстание сотни отчаянных головушек, а восстание масс!
Ласточкин снял руки Котовского со своих плеч, усадил его в кресло и сам сел напротив.
— Мы будем готовить всеобщее восстание — в городе Одессе и по селам Одесской области, на всем плацдарме, который захватят интервенты для вожделенного прыжка на север. Они расположат тут, на юге Украины, свои силы, а мы их — восстанием! И свернем им шею. Вас, Григорий Иванович, Военно-революционный комитет просит заняться добыванием оружия в первую очередь. — Ласточкин улыбнулся. — Само собой, не бросая и всех остальных дел, которые вам поручены. Но прежде всего: винтовки, пулеметы, пушки, хотя бы и дредноуты! Доставайте каким угодно способом, только бы побольше! Договорились? И еще одно: привыкайте все-таки, что я не Иван Федорович, а Николай…
Это была, несомненно, одна из самых страшных ночей в Одессе.
В разных концах города — то на одной улице, то на другой — вдруг раздавался выстрел. Часто в ответ на выстрел раздавался и второй из-за какого-нибудь угла. Иногда возникала целая перестрелка — и утихала, обрывалась так же внезапно, как и началась.
Стреляли по большей части из какого-нибудь двора, приняв с перепугу деревянную скамью на трамвайной остановке за группу притаившихся или подкрадывающихся бандитов. Случалось тоже, что два отряда самообороны затевали между собой настоящее сражение, приняв друг друга за банду грабителей.
В некоторых кварталах гремели и взрывы бомб. Бомбы бросали тоже со страху, из простого озорства, а чаще — на всякий случай, чтоб подбодрить самих себя.
То там, то тут взлетали в небо ракеты — красные и зеленые. И неизвестно было, что они означают: то ли кто-нибудь подает кому-нибудь знак, то ли просто кто-то балует спьяну?
Ни о чем невозможно было узнать. Телефон в городе не действовал, и каждый дом жил своей собственной, изолированной от остальных и вообще от всего мира жизнью. Каждый двор был словно обособленный, ни от кого не зависимый, самостоятельный мирок.
На тысячу отдельных, самостоятельных мирков распался вдруг огромный город; как единый организм он уже не существовал. Свободно в городе жили и свободно по всему городу ходили только слухи. И невозможно было понять — откуда же они приходят и как проникают со двора во двор, из одного обособленного мира в другой в этом огромном городе, где все связи нарушены и не существуют больше?
Впрочем, слухи рождались по большей части «в порядке самодеятельности» — на основании только звуков, которые были теперь единственным языком города:
Во всяком случае, во всех разъединенных мирках, по всем кварталам города еще до полуночи стало точно известно, что в Новороссийске английский десант уже высадился, что в севастопольскую бухту вошла французская эскадра, что итальянский крейсер «Аккордан» уже виден с маяка на семнадцатой станции Большого Фонтана.
И самое странное было то, что слухи эти в большинстве случаев соответствовали действительности. Итальянский крейсер «Аккордан» действительно в ту ночь можно было бы увидеть на горизонте — если бы сквозь ночную тьму можно было видеть горизонт.
И, кроме итальянского крейсера, там, на морском горизонте, за Большим рейдом, рядом с ним закачались в ту ночь на морских волнах еще и французские военные корабли: «Мирабо», «Жюстис», «Жюль Мишле». Поблизости появился и английский дредноут «Сьюперб»…
Это еще не была эскадра Антанты. Это был лишь ее передовой отряд. Он даже еще не имел указания войти в одесскую бухту. Передовому отряду эскадры был дан приказ — войти в воды Украины и патрулировать на линии «ничейных» вод, утюжа волны от берегов Румынии до Крыма. Четыре бронированных морских великана заперли выход со всего приморского юга Украины.
И вдруг странные, никак не жданные звуки спугнули тишину города.
Играл военный духовой оркестр.
Звуки его сначала долетели откуда-то издалека, словно из-под земли, как будто с территории порта. Затем они стали слышны ближе и выше — похоже, что с Николаевского бульвара. Наконец, они разлились широко и совсем близко — ясно, что на самой Дерибасовской.
Загремели двери, на верхних этажах открывались окна, люди выглядывали на улицу.
Оркестр? Откуда оркестр? И что за необыкновенный оркестр?
Звуки и в самом деле были диковинные, непривычные для уха одессита. Это не были медные трубы гетманского гарнизонного оркестра или серебряные фанфары добровольческого, обслуживавшего офицерские дружины добрармии. Строй неведомого оркестра был выше, звонче, и звучали в нем какие-то совсем незнакомые инструменты. Похоже было, что основную массу составляли не трубы, а кларнеты, флейты, даже свирели.
Оркестр двигался к центру города, и впереди него — теперь это уже было ясно видно — вставало зарево.
Сомнений не было: по улицам Одессы шел оркестр, и факелы освещали путь оркестрантам багровыми вспышками.
Улицы города уже не были пусты. На Дерибасовской, Ришельевской, Александровской, Екатерининской толпы людей залили тротуары.
— Десант! Десант! Десант! — перекатывалось из конца в конец. — Французы! Англичане! Американцы!
И действительно, по мостовой маршировали иностранные войска.
Впереди, откинув головы назад и подняв кверху какие-то чудные длинные дудки, выступали трубачи. Сразу за ними шла шеренга, человек десять, музыкантов, игравших на инструментах, похожих на корнет-а-пистон. Дальше рядами шагали флейтисты и кларнетисты. И уже позади хрюкало несколько валторн.