Рассвет над океаном
Шрифт:
42. Мисс Паркер. День 7-й, около полудня
Джарод осыпал поцелуями мои руки, называл меня своей маленькой, а мне вдруг стало страшно. Вдруг сейчас, сию секунду, что-то случится? Что-то такое, что снова встанет между нами? Скажи ему, скажи немедленно, Мия! Пускай твои слова останутся в его сердце! Он сохранит их, даже если вы…
И я сказала. Как в воду прыгнула:
— Ты должен знать, что я тебя люблю!
И сразу успокоилась. Как будто магия этих слов — сильнее любой силы, которая могла бы нас
Стереть усталость кончиками пальцев. Вернуть свет в его глаза.
— Джарод, я люблю тебя.
— Я… догадался, — наконец, ответил он, — той ночью, на яхте, когда ты… Но я даже не надеялся, что ты сама признаешься. Я люблю тебя, Мия. Никого и никогда не любил сильнее.
Скрипнуло, взывая о сочувствии, плетёное кресло: Джарод приподнял меня и пересадил к себе на колени.
Тепло его дыхания на моей коже. Мягкая сила его объятий. Вкус и запах, и бесконечная бережность его губ. Я же простилась с ним! Я думала, всего этого у меня уже не будет…
Перестав целоваться, некоторое время мы просто сидели, прижимаясь друг к другу. Молчали и слушали, как звенит вокруг нас птичий хор. Солнце уже припекало, одуряюще пахло весной. Лес, горы, неподвижное озеро, неправдоподобно чёткое отражение леса и гор… Красивое место. Десять… девять… восемь… семь… Ещё пять секунд счастья, безмятежного, как это утро и это озеро — и придётся задать неизбежный вопрос.
— Где мы?
Джарод тяжело вздохнул и произнёс с невесёлой усмешкой:
— В гостях у мистера Рейнса.
Хоть я и ждала подвоха, а всё равно дёрнулась, будто меня ударили. Солнце померкло, стал какофонией птичий хор.
— Прости, моя хорошая. Если бы я мог, я бы от тебя это скрыл.
Приподнял подол моей антикварной рубашки. На правой лодыжке я увидела чёрный браслет в два дюйма шириной. Следящее устройство! Проклятье. Мы пленники. Мы оба теперь пленники. Он всё-таки попался. Из-за меня попался, без сомнений.
— Я не заметила эту штуку.
— Ты к ней привыкла. Я свою тоже давно не замечаю…
— Когда это я успела привыкнуть?
— Мы здесь уже неделю.
Я была без сознания неделю?! Или даже больше? Ничего себе! Потрогала браслет — плотный гладкий пластик с едва заметным швом. Попыталась подковырнуть шов — безуспешно.
— Не снимается… — поморщился Джарод. — То есть, конечно, распилить его я смогу. Но через минуту здесь будет охрана. Он настроен на температуру и влажность человеческой кожи.
— Я не вижу охраны. Где она?
— Я и сам ещё её не видел, но она, разумеется, есть. Обитают во флигеле, с другой стороны дома. У них там терминал, на который идут сигналы с браслетов. За нами наблюдают двадцать четыре часа в сутки и вмешаются, если мы уйдём от дома дальше, чем на сотню метров… Так сказал наш хлебосольный хозяин, и у меня
— Наблюдают? — я похолодела. — Смотрят и слушают?!
— Нет, Мия, нет, успокойся, — он погладил меня по спине, стараясь снять напряжение. — Отслеживают наше местоположение. Мы для них всего лишь точки на мониторе, — и добавил непонятно: — Таков был уговор. Хорошая новость в том, что здесь, в доме, вообще нет ни камер, ни жучков. Я проверил.
— А плохая?
— Есть и плохая. Я понятия не имею, где мы находимся и как отсюда выбраться.
— А как мы попали сюда, тебе известно?
— Нас привезли на вертолёте, — пожал плечами Джарод.
— Я же не об этом спрашиваю! — я почувствовала раздражение, потому что по-прежнему мало что понимала.
— Знаю, — он снова погладил меня по спине, мне стало чуть легче. — Ты спрашиваешь, что это за место, зачем мы здесь и что произошло, пока ты была без памяти. Пойдём в дом, Мия. Ты устала, и пора принимать лекарства. Пойдём, я потом тебе всё расскажу.
Да, устала. Так устала, словно пешком обошла вокруг озера! Уснула раньше, чем мой врач закончил звенеть ампулами. Проснувшись, вижу Джарода сидящим рядом со мной — так и сидел всё это время? Держит меня за руку и улыбается удивительной улыбкой. В ней и нежность, и усталость, и облегчение, и тревога одновременно.
— Привет, соня!
— Привет! — я тоже ему улыбаюсь. — Рассказывай. Всё рассказывай, — предвосхищаю его вопрос, — с того утра, когда ты улетел в Чикаго.
И он начинает рассказывать. Говорит медленно, тщательно подбирает слова, чтобы сгладить остроту воспоминаний, но мне всё равно очень больно. За нас обоих. Короткой и яркой, как взрыв, радости от того, что мы не родственники, не хватает, чтобы разогнать беспросветный мрак последовавших за ней событий.
— Может, хватит пока, Мия?
Что, я совсем неважно выгляжу?
— Нет уж, говори! Я и так слишком долго была не в себе.
Продолжает. Узнаю, как он вышел на Салливана — меня передёргивает от этого имени. Об удачном шантаже, о плане, который чуть не осуществился.
— Увы, я переоценил актёрские способности моего помощника. Или недооценил подозрительность мистера Рейнса. Что-то в поведении Салливана его насторожило, и он отправил Лайла за ним проследить. Доктора застукали рядом с резервным пультом «Полярной звезды». Кажется, в тот же вечер его убили.
«В тот же вечер его убили». Мне нравится, как это звучит. Если бы я услышала то же самое о двух других своих мучителях!
— К счастью, он успел открыть мне дорогу в Центр. И я пришёл к мистеру Рейнсу, покупать у него твою жизнь, Мия. Как видишь, купил.
— Что ты ему предложил… за меня? — спрашиваю я с замирающим сердцем.
— Пообещал, что буду добровольно работать на Центр. И что отдам ему ребёнка — нашего с тобой ребёнка, когда он родится.
Ребёнка? Отдать Центру нашего ребёнка?! Не может быть, что такое он говорит?