Рассвет наступит неизбежно [As Sure as the Dawn]
Шрифт:
— Может быть, и стал бы.
— Но он бы убил тебя.
— Если бы на то была Божья воля.
— Он умеет драться.
Сотник печально скривил губы.
— Я тоже. — Он уже пошел было своим путем, но вдруг обернулся. — Сейчас ты, как никто другой, можешь повлиять на Атрета. Пользуйся этим.
Повлиять? Рицпе стало смешно от самой этой нелепой идеи о том, что она может изменить Атрета. Она вошла в гостиницу. Сразу навалились обыденные дела: она покормила Халева, сменила ему грязные пеленки, а затем стирала детское белье и развешивала сушиться в предоставленной
Лизия сидела на одеяле и играла с Халевом. Камелла, улыбаясь, смотрела на детей.
Молодые люди вернулись из церкви во второй половине дня. Агав рассказал, что Мнасон встретил там своего старого друга и решил остаться в Коринфе.
— У его друга есть группа актеров, а один из ведущих актеров недавно заболел и умер. Они с Мнасоном раньше вместе выступали в Антиохии, и его друг очень обрадовался, когда встретился с ним здесь, в Коринфе, — сообщил Тибулл.
— Мнасон играл эту роль в Ефесе не больше месяца назад и до сих пор помнит все слова, — добавил Нигер.
— И он стал ее цитировать прямо перед банями, — улыбался Тибулл. — Он произвел неизгладимое впечатление на всех, кто оказался поблизости.
— И он решил остаться здесь, а не ехать в Рим, — заключил Агав, — и попросил нас передать всем самые теплые пожелания. Он будет молиться за нас.
— Может быть, и нам стоит подумать о том, чтобы остаться в Коринфе, — сказала Евника.
Услышав это, ее муж, Пармена, взглянул на нее и резко сказал: — Мы едем в Рим.
— Но там мы можем столкнуться с еще более страшными преследованиями, чем в Ефесе. А здесь верующие собираются открыто.
— Потому что они разбавляют Благую Весть, делая ее удобной для публики, — мрачно сказал Нигер. — Вчера мы были на служении и просто поразились тому, что услышали.
— Два николаита проповедовали свою философию, — сказал Агав.
— С одобрения старейшин, — добавил Тибулл.
— Там висели тексты различных учений. В одном из них какая–то пророчица утверждает, будто свобода Христа означает, что мы можем наслаждаться удовольствиями всех видов.
— Вы пытались их поправить? — спросил Тимой;
Тибулл только усмехнулся.
— Мы говорили с несколькими дьяконами. Двое из них согласились с нами, а остальные были настроены крайне враждебно. Они сказали, что мы, видите ли, вмешиваемся в их дела.
— Один из них заявил, что у меня слишком узкий, плебейский взгляд на любовь Христа, — сказал Нигер. — Он говорит, что Христос призвал нас быть в мире со всеми людьми, а это означает, что мы не можем никого обличать в чем–либо. Некоторые из здешних христиан понимают под любовью Христа свободу творить любое зло.
— Кто имеет уши, да слышит, что говорит Дух, — сказал Тимон.
— Те, с кем я общался, были глухи, — сказал Нигер.
— Вы общались с ними только один день. Не нужно так сразу судить обо всех, — поспешила выступить в защиту местной церкви Евника.
— Мы не сказали ни слова в их осуждение, — ответил Нигер.
Тибулл
— Иногда, Евника, достаточно и одного дня, чтобы отличить истину от лжи. Нам все говорит Святой Дух. Та благая весть, которую проповедуют в этой церкви, не имеет ничего общего с Благой Вестью Иисуса Христа. И скажу тебе, нам хватило одного дня в этой церкви, чтобы понять, почему они собираются открыто, не боясь преследований: потому что между ними и этим миром нет никакой разницы.
— В Ефесе у нас были свои трудности и беды, — сказал Прохор.
— Верно, но с нами был Иоанн, который помогал нам не отходить от Христа и все время поправлял нас.
— А разве коринфяне не читают послания, которые им написал Павел? — спросил Прохор.
— Уже нет, — сказал Тибулл. — Один из беседовавших с нами старейшин, который был с нами согласен, рассказывал, что, когда в последний раз они читали послание Павла собранию, большинству присутствующих стало не по себе.
— Они осознали собственный грех, и им не понравилось, что Павел напомнил им об этом, — сказал Нигер. — Многие тогда открыто выразили свое несогласие.
— Лучше неловкость, которая ведет к покаянию и возрождению, чем временное утешение и вечное проклятие, — сказал Тимон.
— Горько осознавать, но они выбрали, судя по всему, последнее.
— А если церковь в Риме окажется такой же? — испуганно спросила Поркия.
Тимон обнял ее за плечо.
— Узнаем, когда будем там.
— А если, все же, так и случится?
— Мы следуем истине Благой Вести. У нас есть письма Павла в Ефес и послания Иоанна.
— Церковь в Коринфе еще не умерла, — сказал Тибулл. — В ней еще есть два старейшины, которые держатся чистой Благой Вести. Я думаю, Иоанн написал им о лжеучителях.
— Но что могут сделать всего два человека против такого множества людей?
— Не забывайте, Кто на нашей стороне, — сказал Тибулл, улыбнувшись. — Христос победил мир. Но мир никогда Его не победит.
— А как же быть с Мнасоном? — спросила Евника. — Надо предупредить его и уговорить остаться с нами.
Пармена помрачнел.
— Ты слишком много внимания уделяешь Мнасону.
— Он наш брат.
— И наш брат сам решил остаться в Коринфе. Пусть остается.
Повисло напряженное молчание, после чего собравшиеся заговорили на другие темы. Евника стояла, поджав губы. Капео, Филомен и Антония собрались вокруг нее. Она стала снова посматривать в сторону ворот. Тогда Пармена позвал детей к себе. Те быстро послушались, оставив мать в одиночестве, в стороне от остальных. Обхватив себя руками, Евника выглядела одинокой и потерянной.
— Думаю, она скоро пожнет то, что посеяла, — сказала Камелла с нескрываемым отвращением.
— Молюсь, чтобы этого не было, — сказала Рицпа. Она видела, какими сильными стали чувства Евники к Мнасону. Мнасон это тоже понимал. Надо отдать ему должное, он сделал все, чтобы избежать искушения. Но хватит ли Евнике мудрости? И простит ли ее муж?