Рассвет. XX век
Шрифт:
Фрау Шнайдер, хоть и была экономкой у священника, во вторые шансы не верила. Она изрядно песочила Брауну мозги на этот счёт, требуя выгнать Кляйна. Финансовое положение шмаргендорфской кирхи было отчаянным. К стыду своему, отец Браун начал прислушиваться к её речам, пусть ему и было жаль потрёпанного войной бедолагу.
И вот награда за все его мучения! В Максе Кляйне проснулась совесть! Прежде он и пальца о палец не ударил, чтобы сделать что-то в церкви и прилегающей к ней территории. Видимо, вчерашнее наставление принесло-таки плоды. Отец Отто нарадоваться не мог на свою находку — цитату из Послания апостола Павла, который сказал: «И не
От прилива чувств отец Отто стал насвистывать весёлый мотивчик. Он вернул кочергу и захватил в кирхе Библию. Перед началом занятий в школе ему надо было провести парочку быстрых освящений. Кто-то сказал бы, что без соблюдения всех процедур ритуал нельзя считать свершившимся. Но преподобный Браун возразил бы таким скептикам, что Господь и без воскурения благословит новый амбар, а сэкономленное время позволит его скромному слуге заработать больше денег — между прочим, для того, чтобы прокормить сирот.
Отец Отто умел принимать подарки судьбы с достоинством и без лишних вопросов. Будь то разительная перемена в поведении сторожа или просьба зажиточного молочника прочесть молитву для того, чтобы помочь его курам нестись. Он был из оптимистов.
Если утро Макс Кляйн провозился в сарае, то большую часть дня он провёл на кладбище — подправлял ограды, выпрямлял съехавшие памятники и чинил кресты. Фрау Шнайдер, дородная женщина с довольно заметными усиками над верхней губой, сперва заподозрила подвох. Она отправилась выяснить, чем на самом деле занят непутёвый сторож. Ведь не может же быть, чтобы человек разом переменился. Знать, Макс вздумал раскопать могилы, чтобы повытаскивать золотые зубы, или ещё какую-нибудь пакость.
Но как ни присматривалась она, ничего преступного в его действиях не нашла. Он трудился с полной отдачей, притом ловко, словно всю жизнь только и работал столяром.
— Ишь, пашет! Будто подменили, — вынесла вердикт фрау Шнайдер, когда стало ясно, что ни на чём предосудительном она Кляйна не поймает. — Допился до горячки и свихнулся, не иначе.
Ворчала она больше по привычке. Ей понравилась и отлаженность движений Макса, и то, что он, когда она подошла, прервался, чтобы любезно поприветствовать её. Прежде они были не в ладах. Фрау Шнайдер не давала ему на выпивку и подговаривала отца Отто выгнать трутня, а Кляйн в ответ звал её уродливой толстухой и обещал как-нибудь проучить её по-особому, по-фронтовому. Вежливый и трудолюбивый Макс отвечал её понятию приличного человека куда больше.
Но вконец она расчувствовалась, когда он пообещал посмотреть плиту, у которой осыпался угол. Преподобный Браун при всех его достоинствах ничего не смыслил в бытовых проблемах. В обед она вынесла Кляйну полную тарелку заливного и стопку рома, бутылку которого хранила в своей комнате. К рому фрау Шнайдер питала настоящую страсть, которую скрывала от пастора, чтобы не стать объектом его нравоучений. Она оправдывала себя тем, что знала меру, в отличие от Кляйна. Отчасти это было правдой. По вечерам от фрау Шнайдер тянуло спиртным, однако речь её оставалась твёрдой, а разум — острым. Поэтому всё знавший Отто притворялся, что ничего не замечает. Он был из тех чудаков, кто прощает людям их недостатки.
Заливное Макс съел с огромным удовольствием, а от рома отказался, чем окончательно покорил сердце фрау Шнайдер. Она сама хлопнула рюмку; когда
Поначалу сироты отнеслись к поручению с недоумением. Им было прекрасно известно о том, что церковный сторож был ленив, а кроме того, глуп и пропит. Порой они издевались над ним в лицо, заворачивая оскорбления в простенькие иносказания. Жалкий умишко Малыша, как они его прозвали, не мог сообразить, что речь шла о нём, и потому дети оставались в безопасности. Он не обращал на них внимания, как не обращал внимания на дыры в своём пальто и утончившиеся подошвы ботинок.
Теперь всё было иначе. Малыш вдруг открыл в себе дар командира. Он вручил мальчикам инструменты, сверкавшие как новые, разбил кладбище на участки и распределил их среди парней. Себе он дал кличку Первый и забрал участок номер один. Второй достался мальчику с позывным Второй. И так далее… Обычно немногословный, сегодня он много шутил. В нём бурлила энергия, не откликнуться на которую было невозможно. Вопреки всему прошлому опыту общения с Малышом, постепенно мальчики стали оттаивать. Этому способствовало и то, что работал он за пятерых. Задача, прежде казавшаяся долгой и утомительной, рядом с ним приобретала вид игры. Кто-то выдергивал сорняки на заросших могилах, кто-то подметал и вычищал скрывшиеся за многолетней грязью дорожки, кто-то помогал Максу придерживать рассохшиеся доски, когда тот выправлял покосившиеся кресты — работы хватало на всех.
Так они провозились до вечера — и результат поразил их. Да, кладбище было маленьким, но поверить в то, что они справились всего за день, всё равно не получалось. В чудеса они не верили, сиротская жизнь этому не способствует, но как ещё назвать такой подвиг, если не чудом?
Один из детей высказал общую мысль вслух. Малыш, сладко потягивавшийся, внезапно ответил:
— Плодами собственного труда. Запомните, чудеса — это отговорка идеалистов и лентяев, которые перекладывают ответственность за себя на других. На бога, на судьбу или удачу — неважно. Труд — это первейшая потребность здорового организма. Мало что приносит столько радости, как хорошо сделанное дело.
Он подмигнул детям и продолжил:
— Да вы и сами должны были заметить. Ну, как вам вид?
Он широким жестом руки обвел кладбище
— Разве не приятно смотреть на результат дела своих рук?
Рассуждения о труде от Малыша, который до сего дня только жрал, спал и пил, сначала показались детям забавными, однако правда в его словах была. Несмотря на усталость, все чувствовали странный подъём духа. Перешептываясь, ребята побрели обратно в кирху. Этот, обновлённый Малыш вызывал у всех странные чувства, и им пока не удалось в них разобраться. Но одно было ясно: теперь хихикать над ним, в надежде, что тот не поймет насмешки, уже не получится.
От кухонной печки исходило уютное тепло. Оно усыпляло, но я стойко боролся с искушением и продолжал вырезать из деревяшки фигурку. Я пообещал одной из девочек лошадку, если она сварит вкусную кашу. Вот и выполняю. Заодно потренирую мелкую моторику.
Вокруг меня сидели дети — все пятеро. Они наблюдали за мной, а я придумывал способ выяснить их имена и не выставить себя придурком в процессе. Кляйну было плевать на сирот, он игнорировал их, а я, глядя на их мордашки, чувствовал себя неуютно. Ну не обращаться же к ним вечно по номерам! Тем более что девчушки в ремонте не участвовали.