Рассвет. XX век
Шрифт:
Я залез в телегу, сдвинул сено, накрывавшее её дно, и поставил на снег ящик, в котором отчётливо звякнул металл. Мецгер достал ящик поменьше, где лежали патроны.
— Ну, глянем, что вы смастерили, — зябко потёр ладони Эдуард.
От ожидания на холоде щёки его раскраснелись. Похоже, он уже жалел, что приехал — он явно не верил в то, что у меня всё получилось. Я не отчитывался ему о ходе работ.
Опасения Фрейданка развеялись, едва я откинул крышку ящика, явив всеобщему вниманию лежавшие там четыре Gewehre 98. Он в восхищении присвистнул.
—
— Прямо как новые, — подтвердил Вильке, вытащивший винтовку. Пальцы его скользнули по прикладу, он вскинул её к плечу и прицелился в далёкую мишень, дёрнул затвор. — Признайтесь, откуда стащили? Дерево покрыто лаком, и царапин нет, будто вчера c фабрики приехали. Да и помню я накладную, образцов девяносто восьмого в том хламе было всего две штуки, а здесь их четыре.
— Переделал из восемьдесят восьмых, — пожал я плечами. — Ничего сложного, если приноровиться.
— Вот так взяли и переделали? — прищурился Эдуард. — И подающий механизм заменили? И под новый патрон приспособили?
— Нет предела немецкой смекалке.
Вильке хохотнул, но Фрейданка ответ не удовлетворил.
— Как ни крути, а для такого к смекалке нужен свой литейный завод. Это же не просто напильником пару деталей подпилить…
— Не ворчи, — сказал Вильке, любуясь винтовкой. — Прими как должное. Вот есть у нас герр Кляйн. Может, сделал он их. Может, выкрал со склада. Главное, что результат всех устраивает, разве не так?
— Результат отменный, это сразу видно. Но я боюсь, как бы потом на моём пороге не объявились прошлые владельцы, — вздохнул Эдуард, щёлкнув ногтем по цевью. — Слишком хороши винтовки для кустарного производства. Всплывут потом последствия, а мне с ними разбираться.
— А вот и напрасно боишься, — неожиданно вступился за меня Курт. — Я тоже не верил, что можно на одном пианино исполнить так, будто целый оркестр играет. Но Макс сумел.
— Это всё-таки несколько иное…
— Я ничего не крал. Винтовки — мой новодел, — заявил я, оборвав Эдуарда.
Тот натянул на лицо улыбку и хлопнул меня по плечу.
— Ладно, верю. Вы, герр Кляйн, спасли всё наше предприятие. Теперь нам будет что показать на собрании!
Если похвалы от Вильке и Курта были искренними, то Эдуард, как ни старался, от меня скрыть фальшь в голосе не смог. В отличие от этих двоих, его высокое качество винтовок насторожило. Оно и понятно, не им отвечать головой, если окажется, что у «переделок» есть настоящие хозяева, а с учётом того, что организация Фрейданка ещё не окрепла, её при желании можно раздавить в два счёта.
Эдуард ожидал, что я приволоку на показ пару кое-как работающих Gewehre 88, и это при наиболее оптимистичном прогнозе. Это он принять мог. А идеальные образцы девяносто восьмого — нет. Такое было для него перебором. Он видел грань возможного для рядового пехотинца без образования; я её пересёк, и он почувствовал нечто неправильное. Может быть, даже смутную угрозу своему благополучию. Ведь любая аномалия, в том числе позитивная, несёт в себе повышенные риски. Потому-то я не продемонстрировал
В каком-то смысле он был прав. Я планировал договариваться с Людвигом Беком через его голову. Отнимать у Фрейданка власть над Сообществом я не собирался, но ему-то откуда об этом знать? А сказать — не поверит и ещё больше испугается.
Провели стрельбы, по два магазина на человека. Стволы винтовок выдержали испытание с честью, ни один не лопнул, да и точность оказалась на высоте. Вильке и Курт не переставали поражаться качеству оружия, а под конец напряжение отпустило и Эдуарда, она расслабился и перестал коситься на меня с тенью сомнения, тем более что я довольно подробно объяснил, как переделывал образцы. Подозрительным гением я быть для него не перестал, но хоть вором он больше меня не считал.
Разошлись мы довольные друг другом. Я пообещал доставить ещё пятнадцать винтовок после Нового года; половина была уже готова, однако об этом я упоминать не стал, Фрейданк и без того отнёсся к моим успехам с опаской. Эдуард и Вильке доехали на телеге до ближайшей станции, а от неё мы с Мецгером отправились вдвоём, не считая четырёх винтовок в сене. Курт с наслаждением закурил.
— А жизнь-то налаживается? — спросил он, вглядываясь в серые облака.
— То ли ещё будет.
Ветер донёс до меня запах отличного табака. Сигареты Мецгеру подарил я, так как курил он сущую дрянь, от которой запросто можно было выплюнуть лёгкие не только курящему, но и всем, кто его окружал. Добыл я сигареты у Шварца, которому их поставлял сослуживец сына, спасённый им в бою.
Сослуживец ещё тогда приторговывал папиросами в траншеях. Когда сын Георга вытащил его, раненого в плечо и обе ноги, он расчувствовался и пообещал снабжать спасителя сигаретами до конца жизни; но она оборвалась на следующий день. Из-за бюрократической ошибки сын Шварца до конца войны проходил в пропавших без вести несмотря на то, что застрелил его французский снайпер на виду у половины батальона. Сослуживец же пережил войну — и, ведомый чувством долга, заехал к Шварцу. В ротах часто принято было оставлять сведения о своих родственниках — передать последнюю волю, письмо или личные вещи, не очень ценные для посторонних, но имеющие значение для семьи.
Когда война завершилась, Георг так и не узнал о судьбе сына, пока на пороге его дома не появился парень в солдатской форме и не сообщил ему печальную весть. Помимо неё, солдат вручил Шварцу и коробку сигарет, которую не успел отдать его сыну. Когда он удалился, Георг, отродясь не куривший, деревянными пальцами вытащил сигарету и сунул её в зубы.
Прошли годы. Сослуживец поднялся на торговле табачными изделиями, однако о брошенном в пылу схватки обещании не забыл. От него исправно приходили посылки с импортными, американскими сигаретами, а порой и бразильскими сигарами. Георг их не продавал. Для него эти передачки стали частью памяти о сыне. Но моей просьбе он не отказал.