Рассвет. XX век
Шрифт:
— Замечательные сигареты, — счастливо выдохнул Мецгер, рассматривая пачку. — Делают же вещи американцы! И зачем мы с ними воевали?..
Он был как ребёнок, который никак не мог наглядеться на новую игрушку.
Я оставил его вопрос без ответа.
Перед Новым годом я заглянул к Фишеру, чтобы подписать договор. В нём утвердили тираж — меньше предварительного, потому как расходы на типографию за последние недели резко возросли, как объяснил извиняющим тоном Самуэль. Я не расстроился, вся эта затея так или иначе была авантюрой, которая, скорее всего, провалится. Если французы вторгнутся в Рурскую область, обществу будет не до
Аванс, выданный Фишером, был не очень велик, однако и он послужит неплохим подспорьем в моей деятельности. Деньги я не жалел: курс доллара рос как на дрожжах, вслед за ним тянулись ценники, и никакого смысла копить средства не было. После издательства я зашёл к Мецгеру, которого мой визит удивил — и сильно обрадовал, когда я раскрыл, зачем заскочил к нему.
— Это что, правда… — Он не закончил.
Руки мясника заметно задрожали, когда он прикоснулся к протезу. Его изготовил я, и он был гораздо лучше, чем тот, которым государство наградило своего верного сына: легче, прочнее, с более подвижными шарнирами, удобными ремнями и ручной регулировкой при необходимости. Он и смахивал на ногу куда больше полукостыля Мецгера.
В отличие от Эрика с его подагрой, Курт не выпячивал напоказ боевое увечье и старался ходить так, чтобы отсутствие ноги не бросалось в глаза. Я решил, что его скромность заслуживает награды, да и хорошо было слегка разгрузить голову от основного проекта.
— Где ты его взял? Он же… такой целое состояние должен стоить!
— Сам состряпал. Надень-ка, проверим, что вышло, — отмахнулся я.
Мясник, всё ещё ошеломлённый, подчинился.
— Стопа великовата получилась, — отметил я, когда Мецгер примерил подарок. — Надо доделать.
— Брось, это и так… Он и без того…
Курт задохнулся, не в силах подобрать слова. Вдруг он схватил мою ладонь:
— Сколько ты за него хочешь?
— Это подарок.
— Подарок… — тупо повторил он и встряхнулся, словно пробуждаясь ото сна. — У меня припасено кое-что, я сейчас принесу…
Благодарный мясник нагрузил меня таким количеством мяса, что я всерьёз засомневался, не стану ли целью номер один для всех окрестных собак.
— Как подъешь, ты приходи ещё! Для тебя всегда найдётся чем перекусить! — заверил Курт на прощание.
Я искренне надеялся, что он не выгреб все свои запасы в попытке отплатить добром за добро.
Так, в делах, подошёл к концу двадцать второй год.
[1] Чёрный рейхсвер — нелегальная военная группировка, которая была создана для обхода требования Версальского мира о стотысячном лимите сухопутных войск рейхсвера с попустительства немецкого правительства. Активизировалась в 1923 году на фоне Рурского конфликта и возможной войны с Францией. Чёрный рейхсвер спонсировался известным магнатом и промышленником Гуго Стиннесом.
Глава 18
В новый год Германия вошла с тяжёлым предчувствием беды. Западные союзники по Антанте давили на немецкое правительство, требуя выплат репараций в натуральной форме, поскольку их не очень-то интересовала обесценивающаяся марка. В рейхстаге брыкались — отчаянно, но безуспешно. Экономический кабинет беспартийного рейхсканцлера Вильгельма Куно не сумел договориться с французами и англичанами, хотя и был поставлен рейхспрезидентом Эбертом [1] непосредственно для решения финансовых проблем. Ещё в сентябре двадцать второго комиссия по репарациям заметила, что рейх не справляется. С тех пор победители в Великой войне не раз бряцали оружием, намекая на повторную оккупацию Рура. В январе эти намёки превратились в открытые
Как по мне, это был вопрос решённый. Французы уже не отступят, слишком лакомый кусочек представляла собой Рурская область — с её добычей угля, а также производством чугуна и стали. Со мной соглашались и знакомые из «Сообщества», хотя их рассуждениями двигали не экономические предпосылки, а эфемерные понятия о национальной чести и о том, как чёртовы жабоеды отыгрываются за былые поражения. Не избежал этого даже Эдуард, хотя он выглядел наиболее разумным среди своих товарищей.
Другие люди, менее поражённые политической заразой, вроде Отто Брауна и владельцев фирмы по установке памятников надеялись, что как-нибудь да пронесёт. За последние годы они привыкли полагаться на удачу, несмотря на то что она вечно их подводила. Надежды не мешали им носиться как угорелым, проводя напоследок закупки, как подсказывал опыт прошлых кризисов.
Ценность марки стабильно снижалась; страна готовилась к катастрофе.
На этом фоне немало внимания привлёк шахматный турнир Герберта Боша. Не то чтобы люди прониклись любовью к игре, но вот солидный призовой фонд заставил прийти многих зрителей. Пусть они не могли претендовать на деньги, однако им хватало и мечтаний о нём. Да и сама возможность отвлечься от тяжелого предчувствия неизбежных бед дорогого стоила.
В первый же день соревнования зеваки косились на меня. Сперва в их взглядах читалось недоумение, ведь я не больно-то походил на типичного шахматиста; затем его сменило удивление, а потом и откровенная зависть, когда я с лёгкостью разделался со своими соперниками.
Второй день заставил поднапрячься. Отсеялись самые слабые шахматисты, а оставшиеся твёрдо вознамерились биться как львы за призовые места. Подстегнули их решимость скверные новости. Международная комиссия по выплатам объявила, что Германский рейх намеренно тянет с поставками и не выплачивает обещанных объёмов. Все понимали, что настают трудные времена. Даже если рейхстаг в последний момент договорится с Антантой, простым гражданам придётся туго.
Несмотря на яростное сопротивление, я выбрался в финал. Ожидаемо в него попал и Эмануил Ласкер. Третий день был целиком посвящён нашей битве. Мы сыграли семь партий. В первой я собирался поддаться, чтобы не выиграть вчистую и не вызвать чересчур громкой сенсации, — но быстро понял, что это было ни к чему. Бывший вельтмейстер сражался с полной отдачей. Разница между Ласкером, утомлённым одновременной игрой с десятками людей, и свежим, отдохнувшим Ласкером была видна невооружённым глазом. Памятуя о том, что я люблю размениваться, он вёл крепкую позиционную игру, от которой у меня голова шла кругом.
В конечном счёте я выиграл со скромным отрывом: три победы, две ничьи и два поражения. Даже готовые решения партий на десять фигур не помогали, если я изначально оказывался в позиции в неудобном положении и Эмануил не допускал ошибок.
А Ласкер не любил ошибаться.
Когда мы закончили, ещё светило солнце. Перерывы между партиями были минимальными. Я с удовольствием пожал гроссмейстеру руку; мне показалось, что он, хоть и устал, был доволен. Ласкер ценил хорошую игру.
Церемония награждения получилась несколько скомканной. Я опаздывал на собрание и потому настоял на том, чтобы не растягивать официоз, побыстрее получить от Боша расписку и уйти после обязательной фотографии для газеты. Герберт, к слову, в дни отборочных не присутствовал на соревновании и явился лишь на финал. Судя по бледности и кругам под глазами, в последние дни спал он мало.