Рассвет
Шрифт:
С давних пор она усвоила, что понимает и запоминает лучше, если тут же записывает услышанное на бумагу. Что же касается оанкали, то ни разу, за все время своего общения с ними, она не видела, чтобы кто-то из них что-то записывал или читал.
– Каким образом вы храните информацию? – спросила однажды она Никани. – Ведь не можете же вы держать все только в голове?
К тому времени они уже несколько часов разговаривали, она силилась состязаться с ним в памяти и рассудительности, но наконец, устав, расстроилась и разозлилась.
– Вы вообще-то пишите
– Ты никогда не объясняла мне значения этих слов, – ответило оно. – Объясни мне, что они означают.
– Письмо означает «общение при помощи символических знаков»… – оглянувшись по сторонам, она поискала что-нибудь, на чем можно было бы написать несколько букв, но они по-прежнему находились в ее пустынной комнате-спальне, в которой не было ничего, на чем бы можно было оставить отметину, которая сохранялась бы долее чем на несколько секунд – при условии, что ей удастся отыскать в комнате хоть что-нибудь, чем эту отметину можно было бы оставить.
– Давай выйдем на улицу, – решительно сказала она, поднимаясь. – Я покажу тебе, что означает «писать».
Оолой открыло стену, и они вышли наружу. Снаружи, опустившись на корточки под псевдодревом, служащим им жилищем, она принялась выводить на песчаной почве, или вернее, на том, что казалось ею, буквы родного алфавита. Она написала свое имя, потом – несколько наиболее близких написаний имени Никани. Нъйканьи звучало не совсем правильно – также как и Некани. Ближе всего было Никаньи. Задумавшись, она терпеливо повторила про себя имя оолой, как то произносило его само, и написала: «Никани». Вот теперь имя ее спутника произносилось правильно, а кроме того, ей нравилось это написание.
– Я написала твое имя нашими буквами, вот посмотри, – сказала она. – Таким будет его написание. Зная письмо, я могу, к примеру, записывать где-нибудь те слова, которым ты меня учишь, я потом заучивать их наизусть, до тех пор пока не запомню накрепко. Иначе запоминание дается мне гораздо труднее, и потому я переспрашиваю тебя много раз подряд. Вот что мне нужно – что-то, на чем писать и чем писать, какая-нибудь ручка. Писать лучше всего на тонких листах бумаги, как это обычно делали мы.
Говоря это, она сомневалась, что Никани имеет представление о том, что такое бумага, но оолой не переспросило.
– Если у вас нет бумаги, я могу писать на тонких листах пластика или даже на ткани, но мне все равно понадобится ручка, что-то, что оставляет за собой след в виде тонкой линии. Быть может вы сумеете изготовить для меня чернила – это самое простое. Ты понимаешь, о чем я говорю?
– Зачем тебе все это, ведь ты прекрасно делаешь это пальцем? – спросило ее оолой.
– Но пальцем я не сумею написать столько, сколько нужно. Я хочу, чтобы мои записки сохранялись долго, чтобы я могла прочитать и изучить их, когда посчитаю нужным. Я хочу…
– Нет.
Она умолкла прямо посреди фразы, взглянув на Никани округлившимися глазами.
– Но в этом нет ничего опасного, – стараясь оставаться спокойной, продолжила она. – Наверняка кто-то из ваших людей уже видел наши книги,
– Я знаю о… записях, которые сохраняете вы, люди. Не знаю, как правильно называть это по-английски, но я уже видел их. Нам удалось собрать очень много подобного материала, и мы тщательно изучили его, чтобы лучше понять вас. Что касается меня, то мне суть этих записей осталась неясна, но другие утверждали, что все поняли.
– Могу я взглянуть на эти записи?
– Нет. Тебе и твоим соплеменникам смотреть на эти записи не разрешается.
– Почему?
Оно не ответило.
– Никани?
Молчание.
– Хорошо. Но я могу хотя бы вести собственные записи уроков языка? Это будет мне значительным подспорьем. Обычно мы, люди, делаем заметки во время изучения – это помогает нам лучше запоминать новые знания.
– Нет, ты не должна ничего записывать.
Лилит упрямо нахмурилась.
– Но почему «нет»? Мне это совершенно непонятно. Никаких объяснений. Что за манера вести разговор?
– Мне не разрешено давать тебе ничего подобного. Для тебя – никакого чтения или письма.
– Но почему, черт возьми!
– Таковы правила. Это запрещено. Было принято решение, что ни писать, ни читать вам, людям, не следует.
– Но это не ответ. В чем настоящая причина? Так просто запретить писать и читать – это ни в какие ворота не лезет. В чем причина такого запрета, хочу я знать?
Снова молчание. Щупальца Никани горько поникли. Он сразу же словно уменьшился ростом – стал похожим на покрытого мехом зверя, только что побывавшего под дождем.
– Я ни за что не поверю, что вам самим незнакома письменность и у вас нет писчих материалов – или что вы не сможете их изготовить по моему описанию, – заявила она.
– Мы можем все, что можете вы, люди, – ответило Никани. – Хотя многое из того, что делаете вы, нам не по нраву.
– Но читать и писать – что может быть проще и яснее, – продолжала настаивать она. – Тебе запрещено называть мне истинную причину, так?
Никани снова не ответило. Почему оно проявляло такое непоколебимое упрямство – потому что за его молчанием действительно крылся серьезный запрет или просто из ребяческого каприза, испытывая на ней свою власть? Второе тоже было вполне вероятным – почему бы оанкали не быть в этом отношении схожими с людьми?
Немного выждав, оно наконец проговорило:
– Предлагаю идти обратно. Я расскажу тебе кое-что любопытное из нашей истории.
Никани знало, что она питала слабость к длинным историческим экскурсам в прошлое многовидового народа оанкали, зачастую переплетающихся с отступлениями о происхождении того или иного термина из словаря межзвездных скитальцев. Но теперь она тоже заупрямилась. Усевшись на землю, она прислонилась спиной к стволу псевдодерева. Через секунду Никани опустилось напротив нее и заговорило: