Рассвет
Шрифт:
На этот раз врач в больнице, сочувственно глядя на родителей, сказал:
— Я боюсь, что болезнь очень серьезная. Надо обратиться к доктору Лиру, одному из лучших специалистов по детским болезням.
— Но что вы предполагаете? — спросил Артур.
— Не имею права сказать, — ответил врач. — Я не делал тестов.
— Но все-таки? — взмолилась Маргарет, а Артур поддержал ее:
— У вас есть какое-то предположение? Пожалуйста, выскажите его.
На врача подействовал тон спокойного убеждения и твердый
— Это может быть цистофиброз. Но это только предположение, догадка, и я даже не имел права ее высказать.
Но доктор Лир, в больнице которого Питеру сделали рентгеновские снимки и все необходимые анализы, подтвердил диагноз. Его взгляд скользнул по суровому лицу Артура; не глядя в глаза Маргарет, он посмотрел на ее высокий живот и подумал, как ужасно в ее положении находиться в больнице, где лежит ее ребенок с подозрением на неизлечимую болезнь со смертельным исходом.
— Конечно, чтобы получить полную уверенность в правильности диагноза, необходимо обследовать ребенка снова и снова. Но я считаю, что врач не вправе ничего скрывать от родителей.
— Нет, — сказала Маргарет, когда они вышли из больницы, — мы должны проверить, обратиться и к другим специалистам. Так ведь всегда делают!
Артур согласился с ней, но другие специалисты подтвердили диагноз. Ребенок с этой болезнью мог прожить год, два, мог умереть уже юношей. Он был обречен на всевозможные болезни — пневмонию, диабет, тепловые удары, кишечные инфекции, сердечную недостаточность. После четвертой или пятой консультации они знали все это наизусть.
Артур во всем уступал Маргарет, и они летели самолетом, ехали поездом, от врача к врачу, и наконец, круг замкнулся.
— Хватит, — сказал Артур. — Придется примириться.
Это было даже своего рода облегчение.
Родители, дедушка и бабушка собрались в маленьком кабинете Артура. Дедушка Альберт выглядел потрясенным:
— Я недавно узнал, что цистофиброз — наследственная болезнь! — воскликнул он. — Но ведь в нашей семье ее не было. А в вашей, Артур?
— Ни у кого, — мрачно ответил Артур. — Разве что у какого-нибудь отдаленного предка, о котором не сохранилось сведений. Но ведь иногда эта болезнь бывает не наследственной.
— Все, чем мы становимся, заложено в генах, — мрачно сказал Альберт.
— Какая разница? — воскликнула Маргарет. — Питер болен, и приходится с этим смириться. Я теперь беспокоюсь о… — Все посмотрели на ее выпуклый живот.
Но Холли родилась крепким и здоровым ребенком. Ее миновали многие детские болезни, она не болела ни пневмонией, ни диабетом, — ни одной из болезней, являющихся проявлением цистофиброза. Она росла живым и веселым ребенком. Временами бывала упряма и капризна, но отходчива и добра. Характером она была непохожа на Питера, очень доброго, с легким веселым нравом.
—
«На Артура! — думала Маргарет, лежа на кровати Питера в сгущающихся сумерках. — Сын Артура… Но это не так… Чей же он сын? Ее руки сжались в кулаки, обручальное кольцо больно врезалось в кожу. — Еще одна боль, как ее вынести? Мое сердце разрывается от скорби по тебе, Питер! Ты слышишь меня, Питер? Но есть еще другой, он тоже мой, он всегда был мой, а я не знала… О Боже, сколько терзаний!»
Она все еще лежала на кровати Питера, когда в дом вошел Артур. Звякнули ключи, которые он бросил на столик в холле, и раздался его голос:
— Марджи! Марджи, где ты?
— Я наверху, сейчас спущусь.
Маргарет постаралась, чтобы голос ее звучал бодро; ей не хотелось расстраивать Артура. Она должна быть сильной, помочь ему в их общем горе.
Но прежде чем она встала, он уже поднялся наверх. Увидев, что она лежит на кровати Питера, он подбежал к ней и нежно обнял, утешая.
— Все эти годы… — прошептала она. — Наш Питер… Этим летом ему исполнилось бы девятнадцать.
— Да, да. До обидного короткая жизнь. И я уверен, что он знал. Знал, что ему суждено рано умереть.
— Скажи, можешь ли ты понять, примириться с тем, что он — не родной наш сын? Он ведь всегда был наш, наш! Как это могло случиться, Артур?
— Кто знает? Небрежная нянька перепутала браслетики с именами, вот и все. Это случилось, и случилось с нами.
— Я чувствую это как двойную смерть. — Она положила руку под сердце. — Ведь я выносила, вот здесь, того, второго. Мы будем искать его, Артур?
— Клиника Бэрнса закрылась много лет назад, — мягко возразил он.
— Где-нибудь сохранились списки, — настаивала она.
Он молчал.
— Скажи, ты что же, не хочешь узнать, Артур?
— Может быть, и не хочу, — с трудом выговорил он.
— Но почему? Я тебя не понимаю.
— Видишь ли… что хорошего может из этого выйти?
— Я хочу знать, — прошептала она, стараясь подавить подступающие к горлу рыдания, — хочу знать, в хорошей ли он семье. Может быть, он попал к дурным жестоким людям, или они — алкоголики. Может быть, он болен или даже голоден.
Артур выпустил ее из объятий и отошел. Он стоял спиной к ней, под дипломом Питера, висевшем на стене. Через минуту он повернулся и сказал ей:
— Даже если мы его найдем, — а ведь это все равно, что найти иголку в стоге сена. Если он вырос в плохой семье, то уже ничего не поделаешь. Мальчик взрослый. Слишком поздно.
— Все равно я хочу знать.
— Если же он попал в хорошую семью, то сколько людей мы растревожим — мальчика, его семью, да и Холли тоже. Вот она пришла, давай пойдем в свою спальню.