Рассвет

Плейн Белва

Ждать не имело смысла, поэтому она подошла к телефону и попросила соединить ее с мистером Маккензи.

— Я только что получила ваше письмо, — начала она. — Оно кажется таким загадочным, что я решила сразу же позвонить. Что все это значит?

— Это сугубо личное дело. Не думаю, что его следует обсуждать по телефону. Извините.

«Том, — мелькнула у нее мысль. — Этот ужасный инцидент. О Господи, неужели Том был как-то к нему причастен? Да, такое вполне возможно».

— Я бы хотел договориться о встрече с вами

и мистером Райсом. Какое время вас устроит?

У него был голос джентльмена, но это ровным счетом ничего не значило; при этом он вполне мог быть авантюристом.

— Вы тот самый Маккензи, который выставил свою кандидатуру в сенат? — с беспокойством спросила она.

— Да. Я единственный Ральф Маккензи в справочнике. Если вы желаете удостовериться, что я действительно тот, за кого себя выдаю, найдите другие номера нашей конторы, они все зарегистрированы. Позвоните по любому из них и проверьте.

— Ответьте, пожалуйста, меня это очень волнует. На нас подали в суд? Если это как-то связано с делами, то вам лучше связаться с моим мужем в его конторе.

— Не пугайтесь. Никто на вас в суд не подавал. Услышав это заверение, сказанное мягким тоном, Лаура почувствовала себя дурой и поспешно добавила:

— Не знаю, почему я это сказала. Мы никому ничего не должны и не сделали ничего плохого.

— Сожалею, что приходится вас беспокоить, да еще вести себя так таинственно. Так какой день вас устроит? Может, завтра?

Не вызывало сомнений, что он очень хотел встретиться с ними поскорее. Лаура, словно уловив его нетерпение, быстро проговорила:

— Завтра днем. Завтра суббота, муж будет дома. — И вспомнив, что не она, а этот мужчина просил о встрече, закончила спокойно и с достоинством: — В три часа нам будет удобно.

— Спасибо, миссис Райс.

— О Господи, — запротестовал Бэд, — этот человек — политик. Он проводит свою предвыборную кампанию. Разъезжает повсюду с протянутой рукой в надежде выпросить средства. Личное дело, как же. Личное для него, а ты клюнула на эту удочку. — Он засмеялся. — Ну да ладно, я от него быстро отделаюсь. Он обратился не по адресу. Каждый лишний цент, что у меня есть, я отдам Джонсону.

— Не знаю, — она снова ощутила укол страха, — он сказал, что это срочно. Он был очень вежлив.

— Ага, понял! Умер какой-нибудь твой или мой дальний родственник, не имеющий ни жены, ни детей и оставил нам в наследство состояние. Они вышли на нас как на единственных родственников. Так оно и есть, Лаура. Ух ты! Мы отправимся в кругосветное путешествие. Я куплю тебе бриллиантовое ожерелье, ты будешь надевать его, выходя за покупками в супермаркет. Ну как тебе это?

— Он приедет завтра, — ответила она без улыбки. Бэд тоже нахмурился.

— Тебе не следовало соглашаться. Пусть бы обсудил свое дело со мной у меня в офисе. Я не занимаюсь делами дома. Ему следовало знать, он ведь первоклассный

адвокат. «Лонгфелло, Брайс и Маккензи».

— Я же объяснила тебе, он сказал, это личное дело.

Ральф Р. Маккензи прибыл ровно в три часа. Это был высокий худощавый мужчина, выглядевший как типичный адвокат в своем безукоризненном костюме из легкой ткани в полоску и с атташе-кейсом в руках.

— Прошу прощения за вторжение, — вежливо извинился он, — но, думаю, вы поймете, что так было лучше всего.

— Все в порядке, — не менее вежливо откликнулся Бэд, демонстрируя, что при случае у него великолепно получалось, прекрасные манеры. — Пройдемте в библиотеку, там и устроимся. Это самая прохладная комната в доме.

Маккензи поставил атташе-кейс на пол рядом с креслом, достал из него три листа с машинописным текстом и уже собирался заговорить, но Бэд опередил его.

— Должен предупредить вас, если это как-то связано с предвыборной кампанией, я сторонник Джонсона. Я всегда считал, что нужно быть откровенным с самого начала.

— Понимаю. Но мое дело не имеет никакого отношения к выборам. Я здесь как адвокат, а не как кандидат.

Лаура была испугана. Страх накатил на нее как холодная волна. События последних дней сделали ее уязвимой. Окружающий мир таил в себе угрозу, никогда она не ощущала этого так остро. Устремив взгляд на Маккензи, она ждала.

— Это, как я сказал миссис Райс, личное дело, к тому же весьма болезненное. Перейду прямо к сути, без дальнейших проволочек. Я представляю семью, чей сын родился в частном родильном доме Барнса, ныне уже не существующем. Родился он 8 июля 1974 года. У вас есть сын Томас, который родился 9 июля того же года. Я прав?

— Томас Пайге Райс, — сказал Бэд, повысив голос. — А в чем дело?

Маккензи, положивший бумаги назад в атташе-кейс, никак не мог закрыть замок. Он молча возился с ним, и это действовало на нервы. К тому же Лаура сразу поняла, что Маккензи умышленно тянул время; чувствовалось, что он напряжен. Закрыв наконец замок, он посмотрел на Бэда, перевел взгляд на Лауру и снова на Бэда.

— Мистер и миссис Райс, это самое тяжело дело из всех, с какими мне приходилось сталкиваться за четырнадцать лет адвокатской практики. Есть основания считать, что в родильном доме была допущена ошибка и обе семьи получили не своих детей.

Лаура охнула, а Бэд, сидевший рядом с ней на диване, вскочил.

— Что? Вы с ума сошли, — закричал он. — Вы сошли с ума, раз приходите к нам с подобным бредом.

— Хотел бы я, чтобы это было так, мистер Райс. Но могу сказать вам… я представляю семью и мы уже несколько месяцев ведем расследование и, к сожалению…

— Я не хочу об этом слышать, — снова заорал Бэд. Лаура прикоснулась к его руке.

— Бэд, пожалуйста, не надо. Мы должны выслушать.