Рассвет
Шрифт:
— Мама сказала не пускать никого кроме рабочих, которые чинят окна.
— Скажи ей, пожалуйста, что это я. Та дама, которая приходила к вам накануне, которая будет заниматься с тобой музыкой. Ты ведь меня помнишь?
Девочка закрыла дверь. «Хочет быть уверенной в том, что я не ворвусь внутрь, — с грустью подумала Лаура, дожидаясь перед закрытой дверью. Спустя пару минут дверь снова открылась.
— Мама говорит, что не хочет никого видеть. Никого, так она сказала.
Что ж, это можно было понять. Вполне. Стоило только представить себя на месте этой женщины.
— Мне очень жаль, — мягко сказала Лаура. — Может быть, в другой
— И никаких уроков я брать не буду, — добавила девочка.
Дверь закрылась с глухим стуком, прозвучавшим, однако, так, как если бы ее с силой захлопнули. Лаура пошла по дорожке к воротам, испытывая непривычное чувство стыда. Подобное ощущение возникает, когда актер на сцене вдруг забывает слова роли, или когда ты становишься свидетелем того, как один из собравшейся компании выставляет себя дураком. Вроде бы тебя это и не касается, но ты все равно испытываешь стыд.
Она шла по улице мимо просторной лужайки, на которой ребятишки не старше семи-восьми лет играли в бейсбол. Они были такими серьезными и сосредоточенными в своих бейсбольных кепках и рукавицах, будто от победы их команды зависело что-то очень важное. Такие невинные. Подходя к перекрестку, она услышала голоса и стук теннисных мячей, доносившихся из-за живой изгороди, ограждавшей теннисный клуб. Это тоже было невинное счастливое времяпрепровождение. Утро в американском городе.
Из-за угла вышла Лу Фостер.
— Ходила навестить их, но на мой звонок никто не ответил, — сказала она. — Мне, знаете, не по себе. Каково им было прошлой ночью, можете себе представить?
— Почему-то мы с вами встречаемся при печальных обстоятельствах, — ответила Лаура безо всякого выражения.
— Джефф и я кое-что видели вчера вечером. Мы возвращались домой и, когда свернули на Фейрвью, там творилось что-то невообразимое — люди бежали, машины разъезжались в разные стороны, сигналя вовсю. Мы проехали с большим трудом. Ваш Том был там в машине с какими-то людьми. Он вам не рассказывал?
Лауру словно слегка ударило током. Совсем крошечный разряд, как бывает иной раз, когда, стоя на ковре, дотрагиваешься до электрического выключателя.
— Нет, но они с Бэдом опаздывали утром на работу, и мы и двух слов не успели сказать.
— Ну, тогда он вам еще расскажет, какая там была неразбериха. Я думаю, что хулиганы, разбившие стекла, испугали людей, собравшихся на митинг на другой стороне улицы, и те захотели убраться оттуда до прибытия полиции. Но по-моему, Лаура, Грег Андерсон как-то в этом замешан. Он сторонник Джонсона, а Джонсон, на мой взгляд, ни перед чем не остановится.
— Не знаю. Я больше ничего не знаю, — тусклым голосом откликнулась Лаура.
— Грег Андерсон — никудышный человек. Родители не могли добиться от него послушания, когда ему было всего пять, и сейчас положение, судя по всему, нисколько не изменилось.
— Ну, когда человеку исполнилось девятнадцать, о каком уж послушании может идти речь, — ответила Лаура, думая только о том, как бы попасть домой. Поскорее домой…
Она подошла по дорожке к передней двери своего дома — изящной, застекленной зеленой двери с начищенным до блеска медным дверным молотком, которым никто не пользовался. Молотки принадлежали другому веку, тому, когда звонки еще не были изобретены, но этот был очень красивым. На этой двери не было никаких грязных пятен, и стекла в окнах были целы. Они блестели в солнечном свете и через них ясно были видны тюлевые занавески с узором из виноградных
Она повернула ключ и вошла. Щенок сидел и колотил хвостом об пол с такой радостью, будто она отсутствовала целый год. Он ждал, что на него обратят внимание, и она, наклонившись, погладила его.
— Да, да, я пришла.
День был не слишком тяжелым, и шла она недолго, к тому же все время под уклон, но тем не менее вся она пылала и страшно хотела пить. Из кухни, где она налила себе стакан воды, ей была видна столовая, в которой знакомые вещи стояли каждая на своем месте: стулья аккуратно расставлены вокруг стола, угловые серванты заполнены бело-голубым веджвудским фарфором, находившимся там уже почти полвека. Все упорядочено, надежно, незыблемо.
Но так ли это? В этих чистых комнатах вдруг повеяло опасностью, будто холодный ветер ворвался внутрь, настежь распахнув все двери. Этот дом, как и любой другой, не был надежным убежищем. Ненависть, если ее подогреть и дать ей пищу, может снести его, превратить в руины, и не только его, а и целые улицы и города. Ненависть способна на такое. Это урок истории.
Она поднялась наверх в комнату Тома. Открытое привлекательное лицо Джима Джонсона смотрело на нее с плаката в простенке между окнами. Вообще-то это была самая обычная комната студента колледжа, с университетским вымпелом и картой Соединенных Штатов, прикрепленной кнопками к стене. Над письменным столом висела карта звездного неба. На столе лежала стопка книг в дешевых обложках и стояла маленькая фотография девушки, чье довольно приятное лицо было чуть ли не полностью закрыто копной вьющихся волос. «Тому с любовью» было нацарапано в углу.
Лаура почувствовала укол ревности. Но это естественно. Говорят, все матери испытывают ревность при мысли о том, что кто-то другой может отодвинуть их на второе место в сердце сына. И каждая мать задается вопросом, что значит для сына именно эта конкретная девушка — легкое ли это увлечение или же «настоящее» чувство, и если это настоящее чувство, то правильный ли выбор сделал сын. Кто эта девушка на фотографии, чем она занимается.
Лаура вытащила из стопки газет первую попавшуюся и прочла название: «Независимый голос». Привыкнув к быстрочтению, она в считанные минуты просмотрела первую страницу и сразу поняла, что все написанное представляло собой ловкую пропаганду, замаскированную под объективную журналистику. Умная политическая сатира, откровенный злой фанатизм, опасная наглая ложь. Она перелистала страницы, глядя на подписи под статьями. Дойдя до Томаса Райса, отложила газету и села.
Одно дело слышать, как Том излагает свои идеи, и совсем другое — увидеть их напечатанными за его подписью, к тому же в газете. Должно быть, это та самая газета, о которой он рассказывал. Университетская газета, которую финансируют бывшие выпускники, ставшие важными персонами, преследуя какие-то собственные цели. Она еще раз просмотрела список сотрудников редакции. Мужские и женские имена были расположены в алфавитном порядке. Ей вдруг, без всяких к тому оснований, пришло в голову, что одно из женских имен принадлежит девушке на фотографии, и она принялась внимательно их изучать — Сью, Эллен, Дженнифер, Роберта, Линда. Это, конечно, было глупо. Какая, в конце, концов разница.