Рассвет

Плейн Белва

Она неожиданно сказала:

— Мои тетки видели вас минувшей зимой во Флориде и как-то упомянули об этом в моем присутствии. Я вас тогда еще не знала. Они сказали, что вы напомнили им одного нашего хорошего знакомого. У меня сейчас возникло такое же впечатление.

Он улыбнулся.

— И кто же этот знакомый? Ваша старая любовь?

— Детское увлечение. Как вы догадались?

— Не знаю. У меня иногда бывает шестое чувство. Ну, и кроме того, у вас очень выразительное лицо.

Она и сама не знала, что заставило ее произнести

вслух пришедшую ей в голову мысль. Возможно, она хотела продлить их встречу.

— Моим тетям вы очень понравились, хотя, будь они здесь, они голосовали бы за Джонсона, — сказала она смеясь. — Не думаю, чтобы они понимали, что он собой представляет, но голосовали бы все равно за него.

— Многие неплохие люди сделают то же самое. Ваши тети — не исключение.

— Я бы хотела, чтобы победили вы.

— Я и сам хочу, чтобы меня выбрали. Я никогда особенно не стремился к политической карьере. Конечно, приятно быть известным, иметь возможность сделать что-то значительное, но я бы вполне обошелся без того и без другого. Меня удовлетворяет моя адвокатская практика. Но мне хочется победить Джонсона. Я должен. Кто-то должен остановить подобных людей.

Он посмотрел на нее, она ответила на его взгляд, и что-то промелькнуло между ними, что-то, говорящее о взаимном доверии, желании ближе узнать друг друга и о… о чем еще? Она опустила глаза и принялась поправлять браслет, запутавшийся в рукаве платья.

— Так что же мы будем делать с Кроуфильдами и Томом? Они очень хотят увидеть его еще раз, Лаура.

— Конечно. Если бы Питер был жив, я бы не раздумывая полетела в другой конец штата, чтобы его увидеть.

— Они надеются, что во второй раз все пройдет лучше, может, они и правы.

— Он больше не поедет к ним, Ральф. И Бэд ему запрещает.

— Вы мне позволите поговорить с ним? Иной раз посторонний человек может добиться большего, чем член семьи.

— Да, пожалуй. — Но в душе она не надеялась на это.

— Я буду здесь в начале следующей недели. Я позвоню, и вы мне скажете, когда зайти к вам. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы переубедить Тома. Если у меня получится, я захвачу его с собой к Кроуфильдам. Как вам мой план?

У него была такая славная улыбка, что она не нашла в себе силы сказать «Нет. Это бесполезно. Забудьте об этом».

— Стоит попытаться, — ответила она.

— Все эти прекрасные разговоры сводятся к одному: я должен поехать туда еще раз, — сказал Том. — А потом еще и еще. — Он перешел на саркастический тон. — Совместное владение, я полагаю. Ну так вот, мне не три года, да будь мне и три года, я бы все равно им не принадлежал.

Терпению Ральфа можно было позавидовать. «На его месте я бы уже сдалась», — подумала Лаура. Но он спокойно ответил:

— Их единственное желание, Том — чтобы ты иногда навещал их. Они надеются, что ты признаешь их и будешь теплее к ним относиться. Вот и все, чего они хотят.

— Меня не интересует,

что они хотят, — продолжал упираться Том. — Я уже говорил маме и повторяю опять: мой отец — единственный близкий мне человек. И еще Тимми. Печально, когда твой младший брат понимает тебя лучше родной матери.

Лаура украдкой взглянула на часы. Потребовалось прибегнуть кое к каким уловкам, чтобы к приходу Ральфа Тимми ушел из дома, а Том, наоборот, остался. И встретиться им надо было до прихода Бэда. Они разговаривали уже почти час. Бэд должен был скоро вернуться.

— Том, — воскликнула она, — пожалуйста, съезди к ним еще раз. Мистер Маккензи поедет с тобой. Ты же видишь, он понимает тебя, он будет тебе поддержкой, ты не будешь чувствовать себя там одиноким. Ну еще один раз.

— Имей жалость, — сказал Ральф, — это кое-что значит для твоей матери, ты же видишь.

— А почему собственно это ее так волнует? Почему, мама?

Исчерпывающий подробный ответ на этот вопрос требовал более углубленного самоанализа, чем тот, которому Лаура подвергала себя на протяжении последних недель, способности более доходчиво излагать свои мысли и неизрасходованных запасов душевных сил. Она ограничилась тем, что мягко сказала:

— Потому что я не могу позволить тебе быть жестоким.

Эта женщина, эта несчастная пара, впервые увидевшая своего сына уже взрослым. А сын в их первую встречу смотрел на них с хмурой гримасой, наговорил им ужасных слов. Ах, бедные люди!

Но и сама она была ранена в самое сердце, и если рану потревожить, боль становилась невыносимой. Поэтому сейчас она, сама того не желая, выпалила:

— А еще я думаю о Питере, о том, как он жил там всю свою жизнь, а я его не знала. Возможно, я видела его в одно из своих посещений их универмага. Может, когда я покупала там свой зеленый костюм, я прошла мимо него, не зная… — Она закрыла лицо руками.

Ральф кашлянул и задвигался в кресле. Том молчал.

— Мне пора уходить, — сказал Ральф. — Тебе решать, Том.

Лаура опустила руки и принялась извиняться.

— Простите. Так сложно объяснить, что я чувствую: сожаление, печаль, желание действовать по справедливости и огромную усталость, мешающую мне ясно мыслить. Не знаю.

— Тебе решать, Том, — повторил Ральф.

Том встал. Щеки у него покраснели, и он в волнении ерошил себе волосы.

— Ну, хорошо, хорошо. Я поеду. Скажите когда. — Он не смотрел на Маккензи.

— Может, в пятницу?

— Ладно, в пятницу. — Он вышел из комнаты. Лаура проводила Ральфа дальше, чем до входной двери. Она прошла с ним до того места, где в тени дуба стояла на подъездной дорожке его машина.

— Чудесные старые деревья, — сказал он, остановившись у машины.

— Их посадил мой прадедушка. Их у нас семь.

— И все здоровые.

— За ними хорошо ухаживают. В прошлом году три специалиста по лесоводству залечили три дупла, запломбировали, как зубной врач пломбирует зуб.