Рассвет
Шрифт:
Она видела, что он внимательно слушает ее, действительно слушает ее. Ральф прислонился к машине, будто ждал, чтобы она сказала что-нибудь еще.
— Странно, но вы привязываетесь к ним, — сказала она, имея в виду деревья. — Как будто они живые.
— Они и есть живые.
— Конечно. Я имела в виду…
— Он улыбнулся.
— Я знаю, что вы имели в виду, — и, поколебавшись с минуту, продолжал. — Ваш сын буквально разрывается на части. Я передать не могу, как мне его было жаль во время нашего разговора.
— Знаю. Между Бэдом, который действует
— Тоже действует из добрых побуждений, по крайней мере, он сам так считает. Одной из любимых поговорок моего отца была: «Благими намерениями вымощена дорога в ад». Затасканная поговорка, но верная.
— Какими благими намерениями можно объяснить ужасные слова, сказанные Томом в доме Кроуфильдов?
— Философский вопрос. Мы поговорим об этом как-нибудь в другой раз. — Ральф засмеялся. — А что если мне сделать это темой наших с Джонсоном предвыборных дебатов? Можете представить такое?
— С трудом.
Он все не уезжал, и она импульсивно сказала:
— Вы проявили такое терпение. Не знаю, как вас благодарить. Кроуфильды тоже должны быть вам благодарны.
— Подобная ситуация для меня вызов, — просто ответил он.
— Вам сейчас брошено много вызовов, должно быть, вам это нравится.
— В ноябре вы гораздо больше узнаете о моей любви к вызовам.
— Мне бы хотелось помочь вам в вашей предвыборной кампании.
— Вы можете это сделать при желании. После того как все урегулируется с Томом и со всей этой историей, вы можете, если захотите, поработать в моей здешней штаб-квартире. Там всегда нужна помощь.
— Я бы с удовольствием, — ответила Лаура и, вспомнив про время, протянула руку. — Уже поздно, я и так задержала вас.
— Все в порядке, — он сел в машину. — Я заеду за Томом в пятницу.
Она осталась стоять у двери, провожая машину взглядом. Ральф был уже у выезда на шоссе, когда с противоположной стороны появилась машина Бэда.
— Кто это был? — требовательно спросил он.
— Ральф Маккензи. Приезжал повидать Тома.
— Повидать Тома? Что, черт возьми, ему нужно от Тома?
— Он уговаривал его, и я, кстати, тоже, съездить еще раз к Кроуфильдам.
Бэд вскинул руки.
— Ах, Лаура, я же просил тебя оставить мальчика в покое. Он устал от всего этого.
— Знаю. Иначе и быть не может. Ведь для него это процесс переоценки собственной личности, поиски ответа на вопрос: кто же я такой? И вдобавок ко всему, ты отказываешься признавать факты и ему не позволяешь посмотреть в лицо реальной действительности, с которой ему раньше или позже все равно придется столкнуться. Да еще Джонсон со своей программой. Неужели ты не видишь, что Том отравлен? Джонсон всех потчует отравленной пищей, и Том ее подобрал.
Бэд пошел в дом, Лаура последовала за ним.
— Так, — процедил он, — теперь ты мешаешь наше личное горе с политикой. Это бессмысленно.
— Не я мешаю. Они и так перемешаны, и это взрывчатая смесь.
— Почему? Потому что эти обманщики евреи, а Том не любит евреев? Евреев многие не любят. —
Она честно ответила.
— После долгих уговоров он все-таки согласился. Пожалуйста, не отговаривай его, Бэд.
— Может, оставим эту тему, Лаура? Последние дни, да что там дни — недели, мы только об этом и говорим, — он уставился на что-то за окном. — Иногда я думаю, может, это правда, черт, я не знаю что думать… Может, тот ребенок действительно был нашим, а мы его даже не видели, и это очень печально. Но потом я думаю, нет, это не правда. Том наш сын. Он наш настоящий сын, а эти люди сводят его с ума. Это несправедливо. Мы были… Мы хорошие родители. Почему такое должно было случиться с нашей семьей? — Отвернувшись от окна, Бэд посмотрел на Лауру и нахмурился. На лбу собрались морщины, глаза глубоко запали. — Ты выглядишь усталой. Не делай ничего больше сегодня. Давай пойдем куда-нибудь поужинать — омар или хороший стейк, все что захочешь. Пойдем, постараемся развлечься.
ГЛАВА 5
В пятницу, несмотря на попытки отца отговорить его, Том все-таки поехал с Ральфом Маккензи. В душе он негодовал. Он достаточно хорошо знал себя и понимал, что согласиться его заставило горе матери. Он очень любил ее, и она так ранима, Том не мог ответить отказом на ее просьбу.
По крайней мере, он ехал в обществе джентльмена, человека, с которым можно было общаться, Маккензи не то, что Кроуфильды, ужасные люди, которые предъявляют на него права. Вспомнив об этом, он поморщился. Нехорошее предчувствие заставило его поежиться. Что, если папа ошибается? Что если он и в самом деле Крефельд? Как и в тот раз, когда он внимательно смотрел на Маргарет Кроуфильд, внутренний голос сказал ему: «Так оно и есть, и тебе придется признать это».
В этот момент машина, сворачивая на автостраду, проехала мимо вывески «Райс и сын», сверкавшей в лучах утреннего солнца. Том испытал радостное чувство и бессознательно выпрямился. Он им покажет, черт возьми. Он не собирался сдаваться. Райс и сын. И сын.
Маккензи, молчавший до сих пор, включил магнитофон, спросив Тома, что бы он хотел послушать.
— Ты же наверняка предпочтешь музыку разговору со мной. Если, конечно, ты сам не хочешь ничего сказать.
Том был благодарен.
— Музыку, — ответил он.
— Какую? Кантри, рок, Моцарт? Заказывай.
— Мне все равно. Все, что хотите.
— Ну раз тебе все равно, я выбираю Моцарта.
Мама играла все сонаты Моцарта. Про себя Том с удовлетворением отметил, что узнает многие из них, но он ничего не сказал, просто погрузился в море звуков, стараясь ни о чем не думать.
Страхи его вернулись, когда в полдень они свернули на улицу, на которой находился дом А 17. Сможет ли он когда-либо забыть эту дверь, по обеим сторонам от которой стояли кадки с вечнозелеными кустами? Или то, как он с бьющимся сердцем преодолевал расстояние от машины до этой двери?