Рауль Валленберг. Исчезнувший герой Второй мировой
Шрифт:
Когда закончится война, заверял Лауэр, можно будет продавать бананы на 8–12 млн крон в год. Кроме того, через Банановую компанию будут продаваться южные фрукты из Калифорнии и собственная продукция Центральноевропейской компании, так же как и товары Kellogg’s и другая продукция пищевой промышленности из Америки”. Поэтому Лауэр просил Рауля постараться найти в Будапеште “дельного предпринимателя в сфере фруктовых консервов”. Также понадобится “какой-то специалист по продуктам для хлебопекарной сферы типа варенья из груши и дыни, засахаренных фруктов, яблочного пюре и так далее”.
В одном из писем Лауэра упоминалась “твоя партия бекона из Южной Америки” – похоже, Валленберг участвовал в каких-то деловых операциях, хотя и обещал МИДу воздерживаться от этого в период
57
Возможно, слово “бекон” использовалось как кодовое.
Однако, судя по корреспонденции, инициатива в этих деловых вопросах исходила от Лауэра, в то время как Валленберга в основном интересовали его перспективы на будущее. Возможность работы в Банановой комапании, к тому же с перспективой значительных прибылей, естественно, привлекала его. Но в то же время проблемы, над разрешением которых бился в этот момент Валленберг, были совсем другими, чем те, что не давали Лауэру спать по ночам. Как бы ни был Рауль заинтересован в получении места у Свена Салена, он по-прежнему очень переживал о сохранении хороших отношений с Якобом Валленбергом. В письме от 8 декабря он настойчиво просил Лауэра, точно так же, как и два месяца назад, справиться у двоюродного брата отца “как будет с моим назначением в Хювудста, притом что я так долго в отъезде”, и настаивал на быстром ответе.
Лауэр устно передал вопрос Рауля Якобу, который ответил, что в присутствии Рауля на строительном объекте “нет необходимости”. К тому же кто-то, телеграфировал Лауэр Раулю, свел Якоба с другим известным шведским архитектором – факт, который вряд ли обрадовал Рауля. Через две недели Якоб Валленберг сформулировал свой ответ в письменной форме: “Что касается вопроса о Рауле Валленберге и Хювудста, я прошу сообщить, что пока [вопрос] остается открытым”. В этой формулировке не чувствуется большого энтузиазма по поводу участия младшего родственника в данном проекте.
Азарт борьбы
С конца ноября ход событий ускорился самым драматическим образом. Двадцать девятого ноября шведская миссия попросила венгерский МИД отсрочить репатриацию до 31 января [58] . Первого декабря миссия послала венгерскому МИДу ноту относительно проблемы с транспортом для евреев, отправляемых в Швецию. Одновременно было указано, что “как в отношении персонала Королевской миссии, так и в отношении владельцев охранных паспортов вновь совершено множество насильственных преступлений”. Нота также признавала, что число охранных паспортов выросло до 7500 из-за угрозы безопасности евреев в настоящее время. В тот же день была направлена нота главе МИДа Кеменю по поводу разрешения на выдачу охранных паспортов 50 итальянским гражданам еврейского происхождения. Второго декабря завершилось переселение в Большое гетто. В тот же день начались налеты на шведские дома, откуда было увезено 40 шведских подзащитных. Третьего декабря нилашисты устроили штурм лагеря на улице Колумбус, находившегося под защитой Красного Креста. Четвертого декабря Валленберг встретился с Ференци и Лайошем Штёклером в юденрате. Пятого декабря он договорился с нилашистом Йожефом Герой, что шведских евреев, командированных на принудительные работы, будут каждый вечер приводить обратно в их дома. В тот же день Даниэльсон писал в МИД: “Есть опасность, что они собираются в последнюю секунду разгромить еврейские дома, находящиеся под охраной здешней миссии и Красного Креста. Под защитой шведской миссии и Красного Креста в настоящий момент находится около 15 тыс. евреев”. Седьмого декабря Валленберг встретился со старшим лейтенантом Ласло Бартой, отвечавшим за транспортировку евреев из Хедьешхалома в Германию. В начале декабря он вел переговоры с Аурелем и Тивадаром Дессевфи о закупке лекарственных средств с их фабрики.
58
Согласно
Рабочая нагрузка была непосильной, а события развивались настолько драматично, что Валленберг был вынужден по-другому выстраивать приоритеты. Раньше он еще мог уделять время тому, чтобы пытаться помочь лицам из частных списков Коломана Лауэра и других. Многих из этих людей он взял в штат миссии. Но 8 декабря он объявил Лауэру, что по причине “экстремальных событий”, имевших место в последние дни, он настолько завален работой, что более не имеет возможности заниматься судьбами отдельных людей. Даже передвигаться по Будапешту стало очень опасно, “бандиты бродят по городу, избивают, расстреливают, пытают людей”.
Несмотря на все трудности и неудачи, Валленберг находил свою работу “невероятно интересной”. Вслед за сообщением о шатающихся по городу бандитах он писал: “В общем и целом мы в хорошем настроении и находим радость в борьбе”. В точности такую же формулировку он употребил в письме матери, отосланном с диппочтой в тот же день. Мы узнаем ту же психологическую закономерность – чем серьезнее вызов, тем большее удовольствие Рауль находит в работе.
Раньше он надеялся приехать домой к Рождеству, пишет Рауль матери, но не получится. Поэтому он просит мужа Нины, Гуннара, помочь сдать его квартиру в Стокгольме. Красная армия приближается к Будапешту, грохот русских пушек слышится днем и ночью, и он надеется, что “долгожданный мир уже не так далек”. Планы, однако, строить не приходится, и он не знает, когда приедет домой:
У меня такое чувство, что после окончания [русской] осады вернуться домой будет трудно. Поэтому думаю, что буду в Стокгольме лишь ближе к Пасхе. Однако все это музыка будущего. Никто пока не знает, как будет выглядеть этот приход. Во всяком случае, постараюсь вернуться домой как можно скорее.
Одна из фотографий Рауля Валленберга, сделанная в кабинете на улице Уллёй.
В приложении к письму Рауль посылает две новые фотографии. “Здесь я в кругу моих помощников и сотрудников за своим письменным столом”. В конце – написанный от руки постскриптум по-шведски: “Вероятно, я в любом случае пробуду здесь еще достаточно долго”.
Открытый террор
“Предполагаю, что мне больше не представится оказии написать тебе”, – писал Валленберг Коломану Лауэру 8 декабря. Так и было. Письма матери и Лауэру оказались последними, отправленными им из Будапешта. Почта, в том числе и диппочта, перестала действовать, из-за того что Будапешт был уже почти окружен. Девятого декабря Красная армия прорвала линию немецкой обороны и начала широкомасштабное наступление вдоль Дуная чуть севернее Будапешта. Осталась лишь одна возможность выбраться из города – с западной стороны, причем лишь тогда, когда железнодорожные линии и дороги не бомбили. Девятого декабря Салаши с большей частью своего правительства бежал в город Шопрон и другие города на западе Венгрии.
К этому моменту и в самой Швеции стали обращать внимание на шведскую акцию по спасению венгерских евреев. В газете “Дагенс нюхетер” за 11 ноября можно было прочитать, что миссия в Будапеште предотвратила депортацию “более чем 300 тыс. из оставшихся евреев Венгрии”. “То, что сделали для еврейского народа шведы и их король, навсегда займет место в истории нашего народа”, – подчеркнул посетивший Стокгольм Саломон Адлер-Рудель из Еврейского агентства. Под явно завышенными цифрами Адлер-Рудель имел в виду не число шведских подзащитных, а сдерживающее влияние, оказанное шведами – и представителями других нейтральных государств – на германские и венгерские власти самим фактом их присутствия в Будапеште.