Равная солнцу
Шрифт:
Меня провели внутрь, и я поразился, не увидев Мохаммад-шаха. Хайр аль-Ниса-бегум сидела на вышитом золотом валике, где обычно восседал шах, окруженная женщинами своей свиты и евнухами. На ней было красное платье такой яркости, что она казалась бледной, словно призрак; губы ее тоже были алыми, словно рубленая рана.
Теперь она была царицей, и я приветствовал ее как Махд-и-Олью, Колыбель Великих, что очень к ней подходило, ибо она дала жизнь четверым царственным сынам.
— Благодарю за разрешение согреться в лучах царственного сияния, — добавил я на фарси,
— Добро пожаловать, — величаво сказала она. — Настало время решить, что мне с тобой делать. Прежде чем я решу, скажи, чем ты так ценен для двора.
Я сразу понял, что она сдержала слово взять власть в свои руки. По дворцу давно шептались, что ее муж — шах лишь по названию.
— Могу писать письма на трех языках, добывать ценные сведения, давать разумные советы в управлении. Нет стен, что меня остановят.
— Я много слышала о твоих дарованиях. Вопрос в том, куда тебя определить.
Я был ошарашен. Ожидалось, что со мной побеседуют и отошлют навсегда.
— Благодарю вас. Я думал, вам известно, что мирза Салман посоветовал мне оставить двор, — сказал я, подбирая выражения. — Он сказал, что обсудит это с вами.
— Он так и сделал, но лишь мое решение имеет вес. — Она пристально смотрела на меня, словно бросая вызов.
— Да будут мои глаза опорой вашим стопам.
— Прекрасно. Давай вернемся к вопросу, где ты можешь служить.
Чуя ловушку, я решил побороться за то, чего добивался:
— Добрая госпожа, я прошу прощения за то, что обременяю вас моими делами. Серьезные заботы требуют моего отсутствия при дворе, если вы милостиво даруете мне его.
— И какие же?
— Моя сестра Джалиле. Родственники, что заботились о ней, состарились и болеют, — быстро придумывал я. — Опасаюсь за ее честь.
— Есть у нее какие-нибудь способности?
— Она читает и пишет превосходным почерком.
— В таком случае затруднений нет, — сказала Махд-и-Олья. — Привози ее сюда, и мы найдем ей место при гареме.
Я уставился на нее: теперь ей нужна и моя сестра? Такое приглашение было знаком величайшего расположения.
— Имеется ли некая особенная обязанность, которую я могу для вас исполнять?
— Да. Как только мы наняли Лулу, он поведал мне подробности твоей астрологической карты, и они поразили меня настолько, что я попросила пересчитать ее. Твоя карта все равно говорит, что ты будешь способствовать воцарению величайшего из сафавидских правителей. Как я могу отпустить тебя!
Я выразил лицом подобающую покорность.
— Ясно, что этот правитель не Исмаил, — добавила Махд-и-Олья. — Глупо было бы лишиться тебя, когда правитель этот совсем рядом.
Она явно имела в виду себя, и я наполнился таким же отчетливым презрением.
— Для меня было честью трудиться для высокочтимой царевны Перихан-ханум, — сказал я, надеясь щедрой хвалой принизить себя. — Она была великой мыслительницей, поэтом, государственным деятелем и цветом своего времени, возможно, и всех времен. Не было ей равных.
— Уместно восхищаться дочерью царского
— Канцелярия? — ответил я, не успев сдержать презрения.
Точно так же Колафе сказали, что он станет смотрителем шахского зверинца. А хуже всего, что я не буду свободен.
Махд-и-Олья тоже не повела и бровью:
— Для тебя это будет необременительно. Ты заслуживаешь высокой награды за свои мучения с Пери.
— Служить ей было наградой, — упорствовал я.
— Я ценю твою верность. Я очень рада предоставить тебе другую возможность явить свои таланты.
— Какой драгоценный дар! — ответил я, и слова застревали у меня во рту.
Она взглянула на дверь, будто давала слугам знать, что наша встреча окончена. Я же стоял будто осел, увязший в грязи.
— Остается только одно затруднение. Смогу ли я жить за стенами дворца, если это окажется лучше для моей сестры?
— Нет. Когда это постоянно служащему евнуху разрешалось жить вне дворца? Отсутствие всяких связей и делает тебя и твоих собратьев столь ценными для двора.
Я уцепился за последнюю просьбу, к которой можно было прибегнуть. По сути, она означала «Молю отпустить меня», и хорошим слугам в ней почти никогда не отказывали.
— Колыбель Великих, я дал обет совершить паломничество в Мекку, если ваш супруг будет коронован на шахство. Я буду чувствовать себя дурным мусульманином, если не выполню своей клятвы. Не позволите ли мне отбыть?
Паломничество могло дать мне год или два.
— Мы с мужем глубоко тронуты, что наши слуги дают за нас обеты Богу. Но сейчас не время.
Меня поразил ее отказ; насколько я знал, примеров такому не было. Но я не сдавался:
— В таком случае могу я в будущем подать вам просьбу об этом, дабы не прогневать Бога?
— Разумеется. Служа нам, помни, что усердная служба всегда вознаграждается. Волей Бога однажды твое желание будет исполнено.
Я покинул встречу настолько обозленным, что от меня палило жаром. Как бы я ни жаждал свободы, выходило, что моя судьба — оставаться узником дворца, и я чувствовал себя скованным и обобранным желаниями других.
Единственным проблеском в моей жизни стало то, что я начал незамедлительно получать деньги с мельницы и вдобавок жалованье, которое мне задерживали после смерти Пери. Как только у меня появились деньги, я отправился повидать Фереште и сказал ей, что начинаю оплачивать ее расходы, пока поступают деньги. Радость в ее глазах не поддавалась описанию. Она пообещала, что начнет учиться ремеслу, а затем тут же отправилась к гробнице святого, покаялась в своем прошлом и поклялась измениться. Слугам ее было приказано отвечать посетителям, что она посвятила себя новой жизни. Один из них, ревизор дворца, пожаловался на утрату налога, который она платила в казну. Мирза Салман, который, как честный человек, мог бы теперь на ней жениться, заявил вместо этого, что найдет женщину поблагодарнее.