Равная солнцу
Шрифт:
Повисло неловкое молчание, но Пери не собиралась его заполнять.
— Вот я еще пришел спросить, могу ли я чем-то служить в эти трудные времена? — Глаза его умоляли.
— Нет, благодарю вас.
Шамхал неуклюже поправил свой огромный белый тюрбан. Пери не стала предлагать чай или сласти или еще как-то смягчать отказ.
— Трудно объяснить, как мучительно было жить в постоянной угрозе, что шах решит убить меня.
— Как, и вам тоже? — язвительно поинтересовалась Пери.
— Я глубоко сожалею, что не мог вам помочь, — продолжал Шамхал. — Мы все были
— Я боялась.
— Но вы не позволили страху помешать вам справиться с этой опасностью.
— Дядя, что вы имеете в виду? — отвечала она, разумно отказываясь признавать что-либо. — Мой бедный брат скончался от избытка опиума и жестокого несварения, и на то была воля Бога. Важнее всего сейчас — что делать дальше?
— Вот потому я здесь. Хочу вам помочь.
Он был слишком деятельным союзником, чтоб пренебречь им, но как она сможет ему доверять? Глаза ее были полны упрека.
— Я не всегда делал то, что ты хотела, — сказал он, — но ты всегда была в моем сердце.
— Правда? И что мне делать с теми, кто обещает мне свою преданность, а потом отдает ее кому-то другому?
— А что еще я мог? Мог я отказаться от назначения шаха и не оскорбить его, воспротивиться его приказам и не попасть в беду?
— И ты заступался за меня?
— Я пытался, но он был неумолим. Подозреваю, что кто-то очень влиятельный был против тебя, Пери.
— Мирза Шокролло?
— Не знаю. Однажды Исмаил упомянул причину своей враждебности. Сказал, что ты поддержала Махмуд-мирзу до того, как корона досталась ему.
— Ты знаешь, что это не так.
Она говорила правду.
— Интересно, не пустил ли этот слух мирза Салман? — продолжал он.
— Он всегда был мне верен.
— Знаю, но его повышение было крупной неожиданностью. Как он его заслужил?
— Он знает свое дело, — сказала она. — И беззаветно предан. Он приходил навестить меня даже после того, как шах запретил это.
Шамхал выглядел подавленным.
— Пери-джан, послушай меня. Мы одна семья. Я всегда заступлюсь за тебя, если шах не прикажет иного. По крайней мере, я всегда признаю правду, в отличие от других, кто идет на поводке верности, надеясь, что ни одна сторона не натянет его слишком туго.
— Мне требуется больше, чем такое уклончивое обещание. Говори или делай что должен для нового шаха, но, если ты не поклянешься в верности мне, твоя помощь не нужна.
— Понимаю. Что ты хочешь делать сейчас, когда шах мертв?
— Хочу стать регентом при Шодже с твоей поддержкой.
— Ты так отважна! Нет жен, подобных тебе, и мужей тоже. С глубочайшим смирением клянусь в верности тебе.
К моему изумлению, он склонился и поцеловал ее ступню, как если бы она была шахом. Затем он поднял глаза в надежде, что его клятва принята.
— Хорошо. Я подумаю об этом.
— Ты подумаешь?
— Пока это все.
— Но царевна…
Шамхал готов был выпрыгнуть из халата, лишь бы убедить ее в своей доброй воле.
— Это все, что сейчас возможно.
Я был рад, что она приучает его к повиновению.
Слуга постучал и оповестил о приходе мирзы Салмана.
— А вот и великий визирь! Какие у него новости?
В своем бируни Пери села у завесы вместе с дядей, а я перебрался на другую сторону, к мирзе Салману. На нем был тот же халат, что и вчера. По кругам у глаз можно было видеть, что он не спал ночь.
— Салам алейкум, великий визирь. Я тут с Шамхал-султаном, — сказала невидимая Пери.
— Салам. Я хотел сообщить о срочной встрече, которую созываю, чтоб говорить о будущем нашей страны. Увы, амиры едва не подрались.
— Как неожиданно! — сухо сказала она. — И из-за чего?
— Каждый хочет влияния для себя. Я уговорил их убрать мечи в ножны, пока не назван новый шах.
— Благодарю вас, великий визирь. Как всегда, вы словно отточенный клинок. Я хотела бы поздравить вас с вашим недавним назначением.
— Это большая честь, но она вряд ли продлится. Приношу свои соболезнования по поводу утраты вашего брата.
— Примите в ответ и мои. Бывает то, чему не поможешь.
Глаза его остались незамутненными; он был из тех придворных, кто плывет при любой волне.
— Пока ничего не решено. Амиры хотят узнать о ваших намерениях.
— Отчего же им не прийти ко мне в мои покои?
— После запрета шаха посещать вас они честью обязаны подчиняться его велению. Как я обещал прежде, я выдвинул предложение сделать вас регентом при сыне Исмаила.
— И?..
— Им это не понравилось.
— Почему?
— Они тверды как алмаз в том, что сын Исмаила править не должен. Один из них встал и продекламировал отрывок из «Шахнаме».
— Который?
— Ну что-то вроде этого:
Собранье благородных, кто видал Царя ужаснее, чем тот, что шахом стал? Богатство нажил он, все отобрав у бедных, Он убивал и жег, но войн не вел победных. Кто прежде о таком правлении слыхал? Кто столь же злобен был, кто верил лишь в кинжал? Пусть отпрысков его минует этот трон, Пусть судит прах его небес Святой закон.— В самом деле? Они боятся младенца Шоджи?
Голос ее был колючим, словно подчеркивая, что мужи, которым не нравится мысль о ее правлении, могут считать себя свободными от обязательств.
— Они полагают, что подлинным вождем Ирана является сын вашего покойного отца Мохаммад Ходабанде, который к тому же старший.
— Но он ведь слеп! Как же они отвергли его в прошлом году и почему согласны сейчас?
— Во-первых, его матушка Султанам из кызылбашей, а кызылбаши любят поддерживать своих. Во-вторых, у него четверо сыновей, которые смогут наследовать ему, что успокаивает амиров. Когда упомянули его имя, все дружно закричали: «Алла! Алла! Алла!» — призывая Бога, и все поклялись поддержать его.