Равноденствие

Латыфич Константин

Мир стихотворения Латыфича почти всегда пространствен и в пространстве сориентирован. Ландшафт у него одновременно монументален и конкретен, похожий на атлас, куполом обступающий человека, – и доступный тому, чтобы сжиться с ним, войти в него, если можно так выразиться, кинетически, подсоединиться к теснейшим, не знающим разделение на живое и неживое связям внутри природы.

Над поймою ветвящейся реки,где острова, намытые песками,меняют очертания Луки.Там, пермскими слоясь известняками,бесшумно продолжающие ростхолмы стремятся завершить собоюподземное движение – внахлестводы и камня. <…>И степь с доледниковою тайгойвстречается. …

Триптих «Из Таблиц Междуречья» просто-таки манифестирует слитность, нерасчлененность и дление: строка наращена до предела – и при этом не перегружена. «Архаически» степенный напев как будто стирает точки на концах фраз, но естественно расставленные паузы для взятия

дыхания не дают читателю захлебнуться, потеряться, помогают сохранить ясность присутствия.

…И тогда пробудившийся – дожди и засуху похожим даромсчитает, удары яростной кисти совмещая на высохшем полотнес плавным движением мастихина, чтоб стать жёлтые вихри шаромподсолнуха с зелёным покоем стебля могли и, продолжаясь на дневзгляда на них, обретали объем и запах с каждым звуком и вдохомвместо дерева, которое было запретным, чтоб с континентов неслик созданному цветку – семена акации и аниса, оправдывая Енохомотчаянье от изгнания и двигая спутники по орбите вокруг Земли…

Человек эры Потопа и человек XXI века просвечивают друг сквозь друга. Одновременно падает в землю зерно – и уже совершается посеянное когда-то будущее-настоящее. Все присутствует одновременно, в данный миг, и войти в него сейчас значит укрыться от апокалипсиса своей отчужденности («Новый год начиная сразу для всех, кто сто раз входит в один ручей»). Человек не изгнан из Рая – он сам изгоняет себя из мира, который и есть Рай. Оказывается, соединение не нужно осуществлять – только принять, ибо оно, как и вечность, тут. И смерть обращается вспять.

Им откроется сад в тот день, когда вместе услышат неровный шум.Так звучат тела, как почки на вербе, согретые трепетом узнаваньявзаимного. И сразу потерю привычки в своё уравнение запишет ум.И потому испуг неизбежен.<…>И у вокзала яблоки в вёдрах и малина в газетных кульках – к перронуэлектричка подходит. Здесь шелушат подсолнух, и на прилавках уловраскладывают рыбаки, пришедшие с тихой реки, и кот пугает воронувозле лужи, похожей на миргородскую, и сосед, устав от колки дров,пот вытирает со лба. Они сохраняют всё. И потому повернуть Харонупридётся в обратную сторону…<…>И тогда слетаются с гнёзд – разделить на всех то, чем проросло зернорассыпанное с рук двоих, в дар голубям с площадей Киева и Харрана.И найденный в саду орех падает в короб сам. Не в кровь, а уже в винопревратится вода на пиру, где хищный лев спокойно возле джейраналяжет. Это значит, луковка в серном озере найдена, размотано веретеноу всех лабиринтов. И вкусом коровьего молока может стать вкус айрана.И дыхание делается непрерывным. …

Влюбленные приближают новое небо и новую землю, сеют Царство, сами того не ведая, зачастую впадая в отчаянье и томясь. Но все же, незаметно для себя, выходят из лабиринта на воздух, где «двумя живыми становятся именами». И читатель, пустивший автора дальше своего эстетического чувства и критического мышления, покидает «книгу в стихах» с верой, что все главное – ближе и роднее, чем представлялось. Что неизбежная встреча будет, возможно, не радостна, но чудесна.

Марианна Ионова

Светлой памяти отца и мамы

На концерте николая петрова

Ходите, пока есть свет.

Евангелие от Иоанна

Человек есть место встречи.

Макс Шелер

До альпийского льда – перезвон золотой.До дождя – фортепьянная гамма.Это стало известно. Все также поройпредсказателем птичьего гамапродолжает вестись безначальный рассказ —лишь смотри за стремлением клавишприкоснуться к руке, отбывая подчасв бездревесную опытность – там не поправишьничего. Ибо нот, как и водится, – семь.Можно письма читать, не вскрывая конверта.И, трамвай ожидая, воскликнуть: «Я есмь!»,сохраняя билеты после концерта.

I. Лабиринты

Лабиринт I

Памяти отца

Посвящение

Последний выдох – электрошок.И ты уходящим бросаешь вслед:«Смотри на это, учи уроко том, что в теле твоем скелет.Что фразы в скобках стоят давно.Что здесь помножен рай на ад.И между ними есть знак «равно».И каждый круг заключен в квадрат».Если сумеешь – ты там узнай,как отвечать на вопрос: «Зачем?»Я конспектирую – продолжай.Я без подсказок пребуду нем.

1

Я

верю, что каждая вещь – словои что каждое слово – вещь.А мыне достроили идеальный лабиринтс одним входом возле меня, другим – возле тебя,пройдя по которому каждый своей дорогой,мы должны были встретиться в центре,с удивлением обнаружив,что никакого Минотавра нет и в помине.Что мы его выдумали только лишь из-за боязниуслышать друг от друга: «Да, это ты…»Страх конечной остановкиоказался сильнее желания до нее дойти.И теперь, пытаясь стряхнутьналипший на стекло памяти рисунок,где видимы только пластиковые трубки,по которым течет формалин,склонившийся человек – в белом халате,констатирующий: «Вот поэтому…»,бесполезные склянки с лекарствами,стоящие на шкафу в комнате,сдавленной закостенелой тишиной,я заново перезагружаю программу,чтобы обнаружить причину ее сбоя.Попытаемся разобраться вместе…Попытаемся понять.

2

Лаий снимает галстук.А в это время над ухом, успевшим остыть,черный рупор сквозь звуки фокстрота и тангопропускает высокий диктующий голос.Металлом звенит речитатив, сообщаябесстрастный и срочный приказ:«Вас вызывает Юпитер!Иди же скорее туда, где ты был,когда начинался твой путь,навстречу с ослепшим потомком».И снова – холмы.Вершины скрывают от взорастучащий о берег прибой.В горах он неслышен.И снова, как прежде, на пашнях вокруг городоввоенное сеяно просо.Солдаты растут из земли.Их крик оглушает пространство.Все стороны до горизонта – лишь каски и рты.И диагональ автомата из каждого делает дробь —один разделить на один.Один разделить на один – будет ноль.«Стремиться к нулю!» – вещает приказ командиров.«Ты снова здесь, Лаий.Ты снова на кадмовом поле.Ты снова всю пытку надеждойобязан один пережить.Чтоб жить было можно».

3

«Я взглянул окрест,и сердцу потребовался кардиостимулятор.Я готов не быть, но хочу окончательной ясности.Чтобы у всех причин были следствия,и у всех следствий были причины.Если война есть следствие мира,значит мир есть причина войны.Земля появилась из моря.И там было то,чего мне не достичь никогда.Где бликует отсвет караульных огней,где прожектора бьет полоса,где вдоль нитей стальных, что под током,спотыкаясь, бежит человеки где с башней сторожевых слышен голос: «Нельзя!»«Там, – шептала мне мать, со скрипом крутя кофемолку, —там на берегах иллирийскихто, что называли мы деревом – деревом было,река называлась рекой, и в этой рекебьющая в ногу форель называлась форелью.Мог ты на склоне стоять каменистом,и, не спросив: «Почему?» и «Зачем?»,слышать треск созревающих слив,тихий шорох растущих корней,ветвление бука и тиса».Фотография, сделанная в детстве,с самого края поджигается тем, кто ее сделал.И плывущий наискосок огоньпокрывает запечатленный пейзажрасплавленными язвами.И внезапно подувший ветерчерной свастикой закручивает к небесамостатки пепла.Черные свастики вместо звезд —это выдох сожженных.Белый бинт на глаза!Белый бинт на глаза!И на ощупь по горным тропам,не надеясь встретить вожатого,мне остается дойти до того места,которого никогда не было.Которого никогда не будет,ибо там естьлишь оглушительное солнце,заново освещающее лица,которых уже нет,но которые хочется удержатьне изменившимися,застывшими,смотрящими в упор,и с одобрением говорящими:«Иди, иди..»Там я буду один —в центре круга,который стерилен».