Рай без памяти (илл. А. Иткина)

Абрамов Александр Иванович

– С чем? С луками против автоматов?

– Найдутся и автоматы.

Оливье снова замолчал, размышляя.

– Трудно, очень трудно, — вздохнул он.

– Такие победы легко не даются, — сказал я и покраснел: ну и штамп!

Хорошо, что хоть Оливье не смотрел на меня, а быть может, и не вслушивался. Он просто молчал. Я почти догадывался, что с ним происходит: он выбирал «с кем?». С нами или остаться нейтральным? И я почти предугадал вопрос, который наконец последовал:

– Что же мне делать?

– Пока жив — молчи. И помни: пока молчишь — жив.

–

Угрожаешь?

– Не я. Твое же начальство тебя не помилует. За одни раздумья.

– А где Шнелль? — вдруг спросил он.

– Лежит в лесу под придорожным кустом, если лисы не съели.

– И Губач?

– Я уже говорил тебе. Забыл или жалеешь?

– С ума сошел! Как справился?

– Пощелкали. Я разгадал их тактику сразу после Си-центра.

– А если начнется следствие?

– Скажу правду. А ты подтвердишь, что слышал, как они договаривались меня прикончить.

Вовремя вспомнил Оливье о Шнелле, вовремя я подсказал ему легенду.

Дверь с грохотом распахнулась от удара ногой, и в дежурке появился сам Корсон Бойл. Он был в парадном мундире, но в грязных сапогах — должно быть, ехал верхом. Судя по красноватым белкам и воспаленным припухлостям под нижними веками, он производил впечатление кутилы или картежника, смахнувшего со счетов еще одну бессонную ночь. Но он не был ни тем, ни другим — значит, что-то случилось все-таки, если даже розовые щеки его подтянулись и посерели.

– Оставь нас, — бросил он Оливье.

Тот вышел. Корсон Бойл прошел мимо, искоса и, как показалось мне, без прежнего дружелюбия взглянул на меня. Он сел в мое кресло и кивком указал на противоположный стул:

– Садись.

– Я сел.

– Кто вчера привел последнюю машину? — рявкнул он, как выстрелил.

Я вскочил:

– Я.

– Можешь отвечать сидя. Кто был в патруле?

– Шнелль и Губач.

– Кто это — Губач?

– Патрульный из Майн-сити.

– Почему переведен сюда?

– Заключенные вынесли ему смертный приговор.

– Где оба?

– Убиты.

– Кем?

Мне показалось, что он все знает, и я пошел напролом:

– Мной. Я убил обоих, защищаясь на первых километрах лесной дороги.

Бойл, должно быть, не ожидал такого ответа. Он пожевал губами и спросил уже мягче:

– Что значит — защищаясь?

– Как защищаются, комиссар, когда на тебя нападают?

– Они стреляли, верно. Мы это проверили.

Хвала Мартину, предварительно опустошившему магазины их автоматов.

– Но в кого они стреляли, Ано?

– Они еще до отъезда сговорились меня прикончить.

– Откуда знаешь?

– Меня предупредил Оливье. Он слышал их разговор на крыльце. Дверь была открыта. Он еще вчера написал рапорт на ваше имя. Я задержал его: хотел объяснить лично.

– Бойл долго молчал. В холодных глазах его не промелькнуло ни доверия, ни теплоты.

– Все-таки странно, — наконец сказал он. — Их было двое против одного. А Шнелль стрелял без промаха.

– Я все время был начеку с отъезда из Си-центра, как только они оба перебрались в кабину. Там они не рискнули меня пристрелить: я не выпускал из рук автомата. Но я ожидал

какой-нибудь штучки вроде завала. И дождался. Кто срубил дерево, не знаю — вероятно, у них был сообщник. Но когда машина остановилась, я не выскочил первым, на что они, вероятно, рассчитывали, а предложил им выйти и посмотреть, что случилось. Они не выстрелили сразу — в этом была их ошибка, — а позвали меня. Якобы на помощь. Я выпрыгнул и мгновенно плюхнулся на шоссе под колеса. Грохнули две очереди, но поверх меня. По звуку выстрелов я понял откуда и ответил. Кстати, я тоже стреляю без промаха, комиссар.

Бойл все еще сомневался:

– Я давно знаю Шнелля. Шнелль и убийство товарища — это несовместимо.

– Он невзлюбил меня после скачек, затаил злобу после экзамена и возненавидел, когда начальником заставы стал я, а не он.

– Может быть, и зря, что не он, — задумчиво произнес Бойл. — Может быть, я ошибся. А теперь начальником я назначу Минье из Майн-сити.

Я слыхал о Минье, заместителе начальника лагеря, — тупом и жестоком солдафоне, яростно ненавидимом заключенными. Почему его переводят сюда? Из-за меня? Едва ли.

Внутренне даже довольный, что расстаюсь с опротивевшей мне казармой, я поднялся.

– Разрешите вопрос, комиссар.

– Мог бы задать его сидя.

– Я разжалован, комиссар?

– Пока еще нет. Есть шанс сохранить лейтенантские нашивки.

– Тогда еще один вопрос, комиссар. Почему Минье, а не Оливье?

– Оливье поедет вместе с тобой.

Я знал, что спрашивать больше не полагалось, но у меня вырвалось:

– Куда?

– В Майн-сити.

Теперь уж я сел без всякого разрешения, донельзя растерянный и ошеломленный. Вероятно, это отразилось у меня на лице, потому что Корсон Бойл засмеялся. Кстати, впервые после его появления в дежурке.

Гроза прошла мимо.

– В Майн-сити готовится бунт, — пояснил Бойл. — Нам сообщили об этом информаторы — у нас есть свои в каждом бараке. Но когда именно, выяснить пока не удалось: на другой день трех информаторов нашли задушенными в шахте. Одного убили куском угля. А на столе у себя Минье нашел свой смертный приговор, изложенный печатными буквами. Он так испуган, что рассчитывать на него в лагере уже не приходится! Конечно, можно расстрелять каждого десятого или пятого, но что мы узнаем? Ничего. Кроме того, нам сейчас нужны рабочие — необходимо форсировать добычу угля. Потому я и посылаю тебя на место Минье. Бриск, начальник лагеря, тяжело болен, толку от него мало. Значит, тебе понадобится помощник. А лучше Оливье не найдешь.

Я не выразил ни угодливой радости, ни служебной готовности.

– Не доволен? — спросил Бойл.

– Не очень, — честно признался я. — Дела я не знаю, а дело нелегкое. И лагерники, по-моему, отлично сорганизованы.

– Вот ты и докопаешься до организации бунта, сорвешь ее подготовку и ликвидируешь зачинщиков. Как? Дело твое. В качестве начальной меры могу подсказать. Смени связь с Городом. Связь поддерживается через вольнонаемных шоферов, подвозящих продукты для кухонь. Смени всех. Связи в Городе есть? Есть. Значит, и люди найдутся. Вмешиваться не буду.