Райская лагуна
Шрифт:
Он направился вверх по лестнице, и вскоре до меня донесся шум душа, а я осталась стоять как вкопанная, не зная, что мне вообще с собой делать.
Постояв еще несколько секунд в мокром халате, я пересекла комнату, подошла к одному из огромных диванов, схватила со спинки покрывало и свернулась под ним калачиком, оставшись наедине со своим чувством вины и поражения.
Ветер хлестал вокруг меня, когда я уселся на веранде, а дождь лил с балкона
Я не знал, чего хотел больше: пустить пулю себе в голову, проявить творческий подход раскромсав ножом лицо Шона, увидеть, как Роуг встанет передо мной на колени и будет молить о прощении, или просто затащить всех в этом доме в бушующий океан и позволить ему утопить нас всех.
Но при всем том, что я хотел сделать, я ничего не делал.
Я сидел и проваливался в пустоту сожаления и опустошения, где жили все ошибки моего прошлого.
Когда пальцы сомкнулись на моем плече, что-то щелкнуло в моем мозгу, как резинка внутри черепа, и я схватил ублюдка, думая о Красински, когда поднялся на ноги и сомкнул руку на его горле.
Чейз потерял равновесие на травмированной ноге и, споткнувшись, врезался в белую колонну, поддерживающую балкон, а я уронил руку, и мои пальцы загорелись от того, что я сделал.
— Черт возьми, Маверик, — прорычал он себе под нос, выпрямляясь, и румянец залил его щеки.
Я ненавидел это. Его стыд. Может быть, мне следовало бы наслаждаться им после всего, но у меня заканчивались оправдания для ненависти к этим мальчикам, а те немногие, за которые я держался, уже иссякли. Может, Чейз и предал Роуг, но, блядь, он уже заплатил за это в десятикратном размере.
— Не надо было подкрадываться ко мне, — прорычал я, как последний мудак. Я не собирался извиняться, потому что… ну, может быть, я просто упрямо цеплялся за ненависть во мне. Она была всем, что я знал очень долгое время, и, отпустить ее, означало бы, что все это было напрасно. А, может, она просто, черт возьми, была всем, что я знал.
— Я не подкрадывался. Я трижды произнес твое имя, — сказал он, доставая пачку сигарет и прикуривая одну.
— Неважно. Иди сюда, — сказал я грубо, схватив его за руку и потянув вниз, чтобы он сел на скамейку рядом со мной, не глядя ему в глаза.
Я взял у него сигарету, вставил ее в уголок губ и прикурил, когда его бедро прижалось к моему. Жар его тела было единственным теплом во всей моей вселенной в тот момент, и я бесстыдно прижался к нему еще крепче, потому что глубокая потребность во мне требовала этого.
Между нами клубился дым, пока мы сидели, наблюдая за бурей, тишина затягивалась, дождь шумел, как реактивный двигатель, но все же недостаточно громко, чтобы заполнить пустоту между нами.
— Хочешь поговорить об этом? — пробормотал он через некоторое время.
— Поговорить о чем? — Я пренебрежительно хмыкнул.
— Ладно, будь трусом, — сказал он, выдыхая дым.
— Трусом? — Я прошипел.
— Я что, заикался? — спросил он, откидываясь на спинку сиденья с таким видом, будто ему абсолютно нечего терять, провоцируя меня. Но он, черт возьми, ошибался; на его лице остался пока один здоровый глаз.
— С чего ты это решил? — прорычала я.
Он повернулся ко мне, и я несколько секунд боролся с инстинктивным желанием посмотреть на него, прежде чем сдался и перевел взгляд на его лицо. Его шрамы. Они все равно что вспороли мне
— Чего ты так боишься, Маверик? — спросил он, не отвечая на мой вопрос. — Неужели так страшно признать, что ты все еще человек с эмоциями?
— Чего ты хочешь? Ты хочешь, чтобы я поплакал у тебя на плече и попросил погладить меня по спин? — Я усмехнулся.
— Я просто хочу поговорить с тобой так, чтобы ты не скрывался за юмором или яростью, пока я пытаюсь обсудить что-то важное, — сказал он, пожав плечами и отворачиваясь. — Но если тебе это не под силу, тогда…
Я был так уверен, что он собирается уйти, и так отчаянно не хотел, чтобы он это сделал, что моя рука вырвалась сама по себе, обхватив его руку, чтобы удержать его на месте.
Он посмотрел на меня еще раз, его брови изогнулись, и мой взгляд переместился с повязки на его здоровый глаз, который был мне так знаком.
— Он причинил ей боль, — процедил я сквозь зубы. — И это ее вина, что она вернулась к нему после того, как вырвала мое сердце из груди. Как, блядь, я должен с этим справляться, Эйс? Скажи мне. Потому что я не вижу гребаного ответа на все это.
Он сглотнул, прислонившись ко мне плечом, и это помогло успокоить разъяренного зверя во мне.
— Честно? Я не знаю, — сказал он, снова затягиваясь сигаретой. — Но я думаю, что все должно начаться с того, чтобы попытаться снова стать кем-то. Каким-то образом. Для нее.
— Я не знаю, смогу ли, просто в моей голове столько дерьма, — выдохнул я, мои пальцы все еще крепко сжимали его руку, в то время как беспокойство разливалось по моему телу.
— Тогда выпусти его, — настаивал он.
Я отвела взгляд, и моя свободная рука сжалась в кулак. — Как будто, какой бы путь я ни выбрал, он все равно приводит меня в ад. Посмотри, что произошло с тех пор, как она вернулась. Это должно было стать лучшим моментом в моей жизни, но вместо этого превратилось в новый способ мучить меня. Кошмары в моей голове были достаточно ужасны, но теперь они происходят наяву, и что бы я ни делал, ничего не меняется. — Я щелчком отбросил сигарету, наблюдая за каскадом искр в воздухе, затем окурок с шипением погас, упав на мокрый песок за верандой. — Я бы снова пережил каждый день в тюрьме, если бы это означало, что эта девушка никогда не будет сломлена, что она вырастет счастливой и познает вкус любви, куда бы она ни пошла. Но вместо этого она перешла в режим самоуничтожения, и судьба, кажется, более чем счастлива помочь ей в ее стремлении к разрушению. Я понимаю, что она пыталась спасти нас тем, что сделала, но это еще хуже, Эйс. Потому что я бы отдал свою жизнь, чтобы она снова не оказалась в руках Шона, но вместо этого мы сидим здесь из-за ее дерьмовых решений, и я чувствую, что у меня внутри все кровоточит.
Чейз обнял меня за плечи, и я удивленно посмотрел на него, собираясь сказать, чтобы он отвалил, но в его взгляде отразилось столько моей собственной боли, что это странным образом утешило меня.
— Мы все принимали дерьмовые решения, — сказал он, и я увидел сожаление в его взгляде по этому поводу. — Но Шон — причина многих наших страданий. — Его выражение лица напомнило мне, что он знал о том, что со мной произошло в тюрьме. Что Шон якобы говорил ему, будто это он был ответственен за охранников, которые мучили меня там, за тех, кто передал меня в руки Красински. Я долгое время цеплялся за отрицание этой правды, ослепленный своей ненавистью к Лютеру. И только сейчас, когда Чейз заговорил об этом, я понял, что, оказывается, уже давно принял эту истину. Мой приемный отец не посылал людей, чтобы сломать меня в тюрьме. Это сделал гребанный Шон. И этим он вбил вечный клин между мной и моей семьей. А я сыграл ему на руку, как последний идиот.