Райский уголок

Стиббе Нина

Маленькая Матрона отчего-то вела себя так, словно она главная, и надела сережки – большие, висячие, совсем не такие, какие ожидаешь увидеть у медицинского работника.

Она поздоровалась с нами, едва мы вошли в кухню, и объявила, что поскольку мы великолепно проявили себя в первый день, то она хотела бы побеседовать с нами в плане перспективы нашего повышения с оплатой 38 пенсов/час.

Я спросила, что подразумевает это повышение. Она объяснила, что оно предполагает «более ответственную роль во время чаепития» плюс иногда дополнительные часы. Одна за другой мы прошли в кабинет Хозяина, я первая. Кабинет – закуток без двери с прелестным

видом на старый сад. Матрона, оставаясь все такой же маленькой, отчего-то казалась ростом выше, чем я запомнила, и какой-то квадратной – примерно двадцать дюймов в ширину. На пороге кабинета она пригласила меня – жестом – пройти вперед, но потом передумала и, оттолкнув меня, метнулась к стулу получше. Интересно, эта гонка за лучшим местом – часть испытания? Надеюсь, нет, потому что я и так из вежливости уступила бы ей, но меня вдруг осенило, что такое поведение могли счесть отсутствием честолюбия. Матрона устроилась основательно и несокрушимо.

– Итак, Лиззи, что ты можешь сказать мне о стариках? И не надо ссылаться исключительно на золотые правила Жены Хозяина, – добавила она саркастически.

Я помолчала, отчасти в замешательстве, а отчасти потому, что вспоминала, как недавно слышала кое-что, непосредственно относящееся к данному вопросу. Матрона постукивала пальцами по столу, пока я собиралась с мыслями. Кажется, это продолжалось довольно долго – и ее постукивание, и мои размышления.

Потом меня осенило.

– Старикам не годится зерновой хлеб! – победно возгласила я. – Они его не любят.

Да, выдержать паузу стоило того, потому что Матрона вытаращилась на меня, будто я ее удивила и даже ошеломила.

– Да, и не любят заслуженно, это зло, – многозначительно подтвердила она.

И мы коротко обсудили этот вопрос, сойдясь, похоже, на неприязни к этому продовольствию. Матрона сказала, что не знает ни одного человека, кому бы нравился зерновой хлеб. Потом припомнила, что все же когда-то был один такой пациент, но тут же добавила, что он был обалдуем, каких поискать, и вообще ему верить нельзя. Если уж всерьез, для стариков зерновой хлеб вообще опасен, сказала она, пекари же просто примкнули к сговорившимся дантистам и врачам.

– Пломбы вылетают из-за твердых как камень зернышек, а семечки забивают кишки, – сказала Матрона. – И кто от всего этого выигрывает?

Вопрос был риторическим, поэтому я лишь кивнула:

– Совершенно верно.

– Ладно, – продолжала Матрона. – Какой у тебя опыт для этой должности?

– Я отлично готовлю напитки. Знаю, что категорически необходимо заливать чайные пакетики свежим кипятком и что только постоянное помешивание предотвращает образование танинов, изменяющих цвет кожи и дающих металлический привкус.

Мы проходили это на химии, но вообще я не соврала. Я действительно люблю готовить чай.

Матроне определенно понравилось услышанное, она сказала, что вскоре со мной свяжется. После чего проводила меня из кабинета, а за дверью, к моей досаде, обнаружилась Миранда – мазала блеском на губы, глядясь в маленькое зеркальце, и подслушивала.

– До скорого, – сказала Матрона и пригласила Миранду.

Я увидела, как она отпихнула ее, проделав ровно тот же трюк, что и со мной. Но Миранда оттолкнула ее в ответ и опередила, шлепнувшись на тот стул, что поприличнее.

Я удалилась.

Я сомневалась, что у Миранды хватит духу завести разговор про зерновой хлеб, как будто она сама до этого додумалась, или что она справится

с собеседованием, не обнажив ненароком своей неприязни к старикам.

За углом я остановилась и прислушалась. Матрона спросила Миранду, что та думает о стариках, и Миранда выложила начистоту, что с ними трудно общаться, что они вгоняют в тоску, но она изо всех сил постарается помочь им не ссать где ни попадя и не ронять еду. А Матрона неожиданно согласилась с ней и сказала, что, по ее мнению, здешние пациенты – кучка капризных старых ублюдков, и что ни одна из этих дамочек и дня в своей жизни честно не проработала, кроме мисс Тайлер, но даже та, выйдя на пенсию, живет-поживает как у Христа за пазухой, и каждое утро ей приносят на подносе хлеб с джемом.

Потом Матрона позвала нас с Мирандой в кабинет. Сначала она сказала, что мы обе успешно прошли собеседование на повышение. А потом объявила, что у нее для нас новости.

– Есть новость хорошая и есть плохая. С какой начать?

– С плохой, – предложила я.

– Касается Жены Хозяина, – сообщила Матрона. – Боюсь, она покинула нас.

– Умерла? – изумилась Миранда.

– Нет, она бросила «Райский уголок» и задумала открыть художественную школу, на минуточку, – ехидно пояснила Матрона.

– О нет! – воскликнула я.

– Но хорошая новость в том, что я получила повышение и стала генеральным менеджером. Со вчерашнего дня я – Первая Дама.

– Поздравляю, – обрадовалась Миранда. – Отличная новость.

Я промолчала, но сумела выдавить улыбку.

Немыслимо. Жена Хозяина – столп предприятия, моя наставница – ушла. Забавно, что я отчасти винила себя, точно как моя сестра, когда ушел наш отец (винила себя, не меня). Матрона теперь Первая Дама. Глупость какая.

В кухне во время перерыва на кофе мы обнаружили, что ушла не только Жена Хозяина, но она забрала с собой и Ди-Анну, самую нормальную из сестер, которая, как я заподозрила в первый день, что-то скрывала (и теперь я поняла, что именно). Исчез и Лазарь, золотистый ретривер, – но не автопортрет кисти Рембрандта, принадлежавший Хозяину. Хозяин хотел, чтобы было наоборот, потому что Лазарь значил для него гораздо больше, чем Рембрандт, и все предыдущие пять лет не отходил от него ни на шаг. Он позвонил своему нотариусу узнать, можно ли провернуть обмен, но выяснилось, что нет.

Сестра Эйлин, сестра Гвен и сестра Хилари остались и чувствовали себя… не знаю… брошенными, преданными, обиженными. Но в основном персонал очень разозлился на Хозяина (кроме Матроны, которую он назначил на должность). Сестра Гвен сказала, что Жена Хозяина годами пыталась модернизировать это заведение – у нее уже были готовы планы новых палат, нормальных больничных ванных комнат и все такое, – но Хозяин все запретил, потому что не хотел мириться с переменами, пылью и строительными рабочими и угрожал, что уйдет, или перережет себе вены, или поселится в машине, если она покроет линолеумом хоть одну плитку на полу.

Трудно было заниматься повседневными делами в столь гнетущей обстановке еще и потому, что я не была должным образом подготовлена, разве что прошла курс «облегчительного цикла». Мы сидели за столом, курили и говорили, до чего ужасный тип Хозяин, раз выгнал свою жену, краеугольный камень всего предприятия.

Даже кухарка, которая, как известно, приятельствовала с Хозяином, назвала Жену Хозяина «пульсирующим сердцем этого места».

– С ней тут все работало как часы, – сказала сестра Эйлин.