Райский уголок

Стиббе Нина

– Хозяин всех нас подставил, выжил ее отсюда фактически, с этим своим пьяным пофигизмом, – сказала сестра Гвен.

– Она, должно быть, дошла до точки уже, – сказала Миранда.

Мне нечего было добавить, поэтому я просто сказала:

– Точно.

Все сходились в том, что это катастрофа, что заведение не выживет без нее и Ди-Анны и что сам Хозяин без жены не выживет и, вероятно, трусливо сбежит. Похоже, они это все уже успели сказать раньше и просто повторяли сейчас специально для нас с Мирандой.

К середине дня общее мнение приняло более философский характер – отчасти потому, что Хозяин тоже сидел за обеденным столом и делился своими размышлениями по поводу произошедшего.

Его жена не была здесь счастлива, потому что ей мешали в ее стремлениях осквернить дом линолеумом. Ей удалось покрыть винилом полы в женском отделении, пока он находился в больнице по поводу незначительного мужского недомогания, и уже готова была осквернить и холл, но тут он вернулся домой и положил этому конец.

И сестра Хилари, которая буквально только что обзывала его всеми известными под солнцем бранными словами, подливала ему «Тио Пепе» [10] и массировала плечи, и наконец он поплелся к себе, а мы смогли свободно побеседовать об их рухнувшем браке и о беспросветном будущем.

Исчезновение из «Райского уголка» Жены Хозяина было не единственным потрясением, обнаружились и иные обстоятельства, которые на поверку оказались вовсе не тем, чего я ожидала.

К примеру, поступив на работу, я воображала, что буду в этом коллективе дерзко-остроумной девчонкой. Из тех, кто сыплет изысканными фривольностями, от которых остальные смущенно ахают, но хихикают. Но каким-то образом эту роль присвоила себе Миранда, но ее остроумие напоминало скорее ехидство. Откровенно говоря, Миранда не возражала, чтобы ее слегка недолюбливали, – в отличие от меня. Миранда, к примеру, постоянно бахвалилась тем, что не курит, и говорила про нас всякие гадости, пренебрежительно отзывалась о курении вообще – что неразумно, когда остальные любят это дело и курят на пределе человеческих возможностей, все, включая меня. Она говорила что-нибудь вроде: «Эй, вы, я там разожгла костер во дворе из кучи прелых листьев, может, пойдете, встанете вокруг и подышите всласть?» И все смеялись над этой дерзкой-но-остроумной шуткой, которую она придумала.

10

Сорт хереса.

Меня это особенно раздражало, потому что колечки из дыма были моим невербальным фирменным знаком – цепочка из мелких колечек или одно большое, висящее в воздухе. Я с одиннадцати лет тренировалась в своей спальне перед зеркалом и могла выдуть даже квадратное кольцо, могла выдуть стремительное колечко, которое, воспарив, замирает. И получала массу комплиментов. Сестра Гвен, от которой обычно слова доброго не дождешься, утверждала, что мои колечки – произведение современного искусства и что мне стоит выступать с ними в «Минуте славы».

Однажды, когда Миранда пожаловалась, что воздух в кухне напоминает лондонский смог, и демонстративно распахнула окно, Матрона заметила, что некурящая медсестра – это странно и неестественно. «Все сестры курят, это их прерогатива», – сказала она и повторила, потому что это такое предисловие к одной из ее шуток. А потом сказала, что некурящая медсестра – это как китаец, который не пьет чай, или как монашка, которая не любит секс. Никто не обратил внимания, но я с некоторых пор стала замечать, как часто люди шутят насчет китайцев. И обиделась за Майка Ю, и посмотрела, задело ли это Миранду. Нет, не задело.

Миранда просто пересказала сагу о своем прадедушке Нормане, который лишился легкого из-за курения. Легкое ему удалили, и теперь он доживает свой век, едва дыша уцелевшим.

– Оно вообще даже на легкое не

похоже, – говорила Миранда. – Какое-то собачье ухо, вымазанное в дегте.

– Откуда ты знаешь? – спросила Эйлин.

– Он хранит его заспиртованным в банке на прикроватной тумбочке, как напоминание.

В школе на этом месте все фыркали от смеха, но здесь мир взрослых людей, и приходится терпеть разную манипулятивную чушь и прикидываться, что тебе интересно. Мы помолчали, и никто ни разу не затянулся, пока рассказ не закончился, и в итоге по полсигареты у каждой сгорело понапрасну.

Именно такого психопатического эффекта Миранда и добивалась.

5

Свидетельство о среднем образовании

В прошлом году школьная учеба внезапно стала сложнее. Мы должны были слушать лекции, вести конспекты, готовиться дома и демонстрировать понимание предмета в бесконечных коротких тестах. Новшества совпали с появлением малыша Дэнни и моими периодическими прогулами, и впервые в своей школьной жизни я обнаружила, что с трудом справляюсь.

Как-то раз учитель химии, мистер Макензи, завел со мной разговор после теста, в котором я набрала восемь баллов из пятидесяти.

– Это все твои прогулы, ты отстала, – сказал он. – Сильно отстала.

– Да, я знаю, простите, – пролепетала я.

– А я считал тебя способной к науке, Лиззи, – вздохнул он.

Прозвучало так, словно он поставил на мне крест. Я была убита. И торопливо, чуть не плача, напомнила ему, как хотела изобрести сильно пахнущий тальк, который скрывал бы запахи, но был прозрачным и совсем невидимым, а не белым. И им запросто можно было бы пользоваться повсюду – на случай, если нет возможности помыться, – и никто ничего не заметит.

– Тебе надо срочно брать ноги в руки и бросаться догонять, – сказал мистер Макензи. – Не то провалишь экзамен.

Я поведала ему о рождении Дэнни и о маминой депрессии, с тех пор как ее подружка, жившая напротив, увидела, как мама писает в кухонную раковину, и предложила повесить тюль на окна, если она намерена превратить это дело в привычку, и как дружбе из-за этого пришел конец, и теперь моя мама оказалась одинока в самый уязвимый период жизни.

Мистер Макензи, казалось, посочувствовал мне и показал в учебнике разделы, над которыми мне нужно тщательно поработать дома. И в тот момент, когда я обещала непременно все выучить, я правда намеревалась это сделать.

Та же история с французским. В третьем классе я могла назвать каждое здание в городе, любую профессию, я могла сводить вас в парк и в кино и заказать обед из трех блюд на свободном разговорном и официальном французском языке. У меня была альтернативная французская семья, чьи приключения и остроты демонстрировали мои навыки устной и письменной речи и восхищали мадам Перри. У меня были братья-близнецы, которые играли на аккордеоне и катались на велосипеде-тандеме, и сестры-тройняшки, которые любили кататься на роликах. Наша бабушка, бывшая гимнастка на трапеции, жила с нами и нашими пятью английскими овчарками, осликом по имени Расин и коровой Нуазетт. Но к середине четвертого класса я едва могла уследить за самой медленной беседой на уроке и спрашивала: Voudriez-vous ouvrir le fen^etre? [11] (в мужском роде) вместо la fen^etre (в женском роде).

11

Не будете ли вы так любезны открыть окно? (фр.)